В моем доме ты будешь жить по моим правилам, юная леди! – бахает своей огромной ладонью по обеденному столу генерал Игнат Савельевич Виленский – по совместительству и к моему глубочайшему сожалению – мой отец. Припечатывает так внушительно, что среди посуды проходит дребезжащее волнение.
– Над твоими правилами даже десятилетний ребенок посмеется, а мне двадцать, пап! – зеркалю я отцовский жест. Вот только от хлопка моей скромной ладошки даже дурацкая чайная ложка на столе не подпрыгивает. Предательница!
– Я все сказал, – отрезает отец, поднимаясь и накидывая на свою внушительную фигуру китель. – Пока я тебя обеспечиваю, плачу за твою учебу, жилье и прогулки с подружками – я здесь власть в последней инстанции.
– Тиран ты в последней инстанции, – огрызаюсь я себе под нос.
– Что ты сейчас сказала?
– Что раз так, то я от тебя съеду! Понятно? И буду жить по своим правилам! – тоже подскакиваю на ноги и иду следом за родителем в коридор нашей огромной трешки в центре Питера. – Буду уходить, когда захочу, приходить, когда захочу и… ой! – Отец резко замирает, а я впечатываюсь носом в его спину.
– Съедешь? – переспрашивает он, медленно оборачиваясь.
– Съеду! – обещаю я.
– Замечательно. Давай. «Сказано – сделано» – разве не так я тебя учил, Аврора Игнатьевна? Действуй! Если, конечно, это не очередные пустые угрозы, чтобы привлечь мое внимание, – усмехается так, что по моей спине разбегаются мурашки.
– Не угрозы! – Упрямо задираю я ушибленную часть тела, хотя внутри все сжимается.
– Ну, вперед! – рубит папа. – Посмотрим, как долго ты продержишься на своих «правилах» без моей финансовой поддержки!
– Долго, ясно?! И мне вообще не нужны твои деньги! Я и сама могу…! – кричу я, но договорить, что я там «сама могу», не успеваю. Мои слова ударяются о закрывшуюся входную дверь. Класс! Как всегда, он просто берет и уходит, оставив последнее слово за собой. Но это ведь не честно! Я имею право выдвинуть встречные аргументы!
Я со злости топаю босой ногой по паркету.
О-о, а это надменное «ну, вперед»? Как будто думает, что я струшу! Нет, не думает, а уверен, что я прибегу через пять минут с извинениями. Сутки! В крайнем случае. И в слезах. Генерал Виленский решил, что его дочь – пустышка, способная только словесно распыляться. Ага, как бы не так, папочка!
