Мне снится смерть. И в этом нет печали,
Просто пейзаж за окном стал слишком сер.
Мне снится, как меняются измерения,
И в них я больше не гость, а квартирант.
Мне снится, что «таблетка счастья» – не метафора,
А чёткий шаг, который отменяет шаг.
Мне снится катафалк с мигалочкой у дома,
И тишина, где раньше бился пульс в висках.
Но если ночью, встав от кошмара липкого,
Я в темноте ищу рукой стакан с водой —
Значит, я ещё здесь. Ещё не отключили
Мой кислород. И этот мир – не шёлковый,
А в жёстких складках простыни. И значит, жажда
Сильнее, чем тоска. И я глотаю тьму,
Как доказательство – упрямое, однажды —
Что я мечтаю. Значит, я ещё живу.
Эта книга – не исповедь и не просьба о помощи. Это – хроника падения, на дне которого обнаруживается единственный и самый страшный источник света: сама способность мечтать.
Здесь вы не найдёте утешительных слов. Здесь есть только голые нервы, химический бред, свист рассечённого ветра в падающем лифте и тихий диалог с болезнью, ставшей верным спутником. Это – документ, составленный из обрывков сознания на краю.
Но в этом аду, среди призраков прошлого и карнавалов саморазрушения, упрямо бьётся одна и та же мысль: пока ты можешь хотеть другого – пусть это будет смерть, покой или просто тишина; пока ты можешь представить себе иную жизнь, даже если она длится три секунды до удара – ты существуешь.
«Я мечтаю － значит я ЖИВУ» – это не лозунг для мотивационных постеров. Это – боевой клич. Признание того, что жизнь – это не отсутствие боли, а сила продолжать хотеть чего-то вопреки ей. Даже если этим «чем-то» станет твой собственный голос, который, превратившись в стих, переживёт тебя и станет саундтреком чужого бунта.
Не ищите здесь надежды в привычном понимании. Ищите честности. А она, как выясняется, и есть самая прочная форма надежды.
Белая горячка
, или
Последний кадр
Опять закинусь в вену этим белым бредом,
Чтоб стены разошлись, как занавес в театре.
Вот тапок уплывает к соседям-кедам,
А потолок кружит вальс с бабочкой-астралом.
И вот уже не я, а кто-то, бездыханный,
Следит, как по лицу ползёт мурашек-паук.
И слышен сердца стук – такой неровный, странный,
Как будто кто-то бьёт в кастрюлю на досуге.
И в этой каше из восторга и потери,
Где время стало нитью, рвущейся у горла,
Ты возникаешь вдруг – не призрак, не химера,
