«Между сном и явью – тонкая стена.
По одну сторону – птицы в небе.
По другую – их тени на стене.
А я сторож у этой двери».
Солнечный свет был густым и тягучим, как расплавленное стекло. Он пронизывал листву старого клёна, дробился на тысячи бликов и ложился на землю кружевными пятнами. В этой купели из света и зелени бушевала жизнь – стайка воробьёв с неистовым деловым чириканьем перелетала с ветки на ветку, будто от срочности их дел зависело вращение планеты.
Выше всех, на голой, устремлённой в небо ветке, сидел сизый голубь. Неподвижный, как изваяние. Он не участвовал в общей суете. Его тёмный, блестящий глаз был устремлён куда-то за пределы двора, за высокий кирпичный забор, в невидимые дали. Он был полон молчаливого, абсолютного покоя – покоя существа, которое знает, что оно свободно, даже не шевеля крылом.
Мальчик, запрокинув голову, замер. Он не просто смотрел. Он ловил ритм этого иного, дикого существования. Ему казалось, что тонкая, невидимая нить протянута между его сердцем и маленьким стучащим сердцем птицы. Он был уверен, что понимает этот безмолвный язык. Ему казалось, что он видит тот же самый горизонт.
Он ещё не знал, что между ним и небом может быть стекло. Он ещё не знал, что свободу можно наблюдать, как экспонат в музее, – бесконечно близко и бесконечно недостижимо.
(Поток 1: Александр)
Будильник разъедал тишину ровно в 6:30. Не резко, а настойчиво, как капающая вода. Я вытянул руку, шлепнул по кнопке, и в комнате вновь воцарилась тишь, нарушаемая лишь собственным, чуть сбивчивым дыханием. Серый утренний свет пробивался сквозь полузакрытые жалюзи, рисуя на полу полосатые тени, которые казались прутьями невидимой клетки. Я лежал и слушал, как за окном просыпается город. Где-то вдали чирикали воробьи – настойчиво, деловито, словно спеша прожить свой день.
Ровно пять минут уходило на раскачку. Потом подъем. Ноги сами, помимо воли, несли меня на кухню, к заветному шкафчику над раковиной. Там стояли две баночки. Одна – побольше, с яркими, желто-красными мультивитаминами, похожими на конфеты. Другая – маленькая, стеклянная, без каких-либо опознавательных знаков, с белыми матовыми таблетками. «От мигрени, сынок, – говорила мама, вкладывая мне в руку очередную баночку. – Простая, полезная привычка. Как чистить зубы».
