Жизнь после смерти

Жизнь после смерти

Снова очнулся в окопе, в пасти вражеской артиллерии, глотающей землю огнём. Страх – липкий, всепроникающий – въелся в каждую клетку. Каждое мгновение – предчувствие небытия, шага за черту. Но прежде чем раствориться в небесной синеве, должен оставить след на земле: взрастить семя, увидеть, как тянется к солнцу посаженное тобою дерево. Возвести крепкий, надежный фундамент, чтобы дом, тобой построенный, стал твердыней для любимой семьи, ждущей моего возвращения из этого пекла. Только так.

Знаю немало тех, кто по глупости подписал контракт со смертью, не оставив после себя ничего. Уйдут – и мир не дрогнет. Лишь материнское сердце оборвется, ведь ты был у нее один-единственный.

Помню Авдеевку, штурм здания, ставший могилой для многих ребят. Я остался один, окруженный свистом пуль и взрывами мин. Затерялся в этом аду, сжимая в руке гранату без чеки – последний подарок врагу, если он решит меня навестить. Плен – исключен.

В такие моменты мир словно выворачивается наизнанку. В голове проносится вся жизнь: вот дочь повзрослела, жена – красавица и умница. Вроде бы всего добился, можно и умирать.

Но мы умираем не за речи президента или глупые приказы командиров, а за тех, кто нам дорог: детей, жён, родителей, братьев и сестёр. За мирное небо, за то, чтобы не топтал враг нашу землю. Наш контракт – с совестью, а не с Министерством обороны или ЧВК.

Не могу сидеть на диване, пока бомбят наши города, пока рушатся школы и детские сады в Луганске и Донецке. А если завтра до Москвы дойдёт, до Крыма? Не могу, не имею права сказать: "Пусть кто-то другой идёт защищать Родину".

Никогда не забуду горы трупов, которые мы вытаскивали под огнём, чтобы их забрала похоронная команда. Никогда не забуду разорванные минами тела, летящие в разные стороны руки и ноги…

Каждый день молюсь за свою семью, чтобы им никогда не узнать, что пережил я и мои товарищи.

Мысли о вечном приходят редко, обычно в наряде, вблизи от врага. В бою страха почти нет, ко всему привыкаешь. И если не мы, если не наш народ и сила духа, не видать бы нам победы.

Помню свой первый выезд на передовую, как угодили в засаду под Марьинкой. Тогда я впервые услышал это страшное слово – "двухсотый".