Воздух был густым. Слишком густым. Смесь дорогого парфюма, сигарного дыма и шипящего шампанского. Моя квартира-аквариум на верхотуре пульсировала под удары басов, а за стеклом замер в бриллиантовой россыпи ночной город. Вид, который должен был поражать. Меня он только вымотал. Насквозь.
Прислонился лбом к холодному стеклу. В отражении плясали призраки – мажоры, наследнички, наши девчонки и те, кто отчаянно втирался в нашу тусовку. Одни и те же лица. Одни и те же улыбки. Один и тот же заезженный трек.
– Ром, хватит киснуть! Ты же хозяин, а не привидение какое-то! – по плечу шлепнул Кир. Его рыжая шевелюра торчала во все стороны, а в глазах стояло то самое, кирилловское, нефильтрованное веселье.
Рядом, как тень, вырос Тимофей. Безупречный, как всегда, даже посреди этого бардака. В руке – стакан с виски, он почти не пил, просто крутил его в длинных пальцах.
– Он не киснет. Он предается экзистенциальному кризису. Так, Ром? Все тленно, и ничто не радует? – его голос был ровным, но в уголках губ пряталась усмешка.
Я лишь буркнул в ответ, не отворачиваясь от окна. Они – мои стены. Кир – его буйный, неугомонный поток. Тим – его холодный, стальной щит. А я… Тот, у кого всё есть. И кому уже ничто не в кайф.
– Просто задолбало, – бросил я через плечо.
В этот момент в зал ворвалась Светка, моя нынешняя пассия. Глянцевая, яркая, уже начинавшая действовать на нервы. Обвила меня сзади.
– Ромчик, тут же супер! Все тебя ищут! Пошли танцевать!
Аккуратно освободился от ее цепких рук.
– Позже, Свет.
Она надула губки бантиком, но, встретившись взглядом, мгновенно сдулась и растворилась в толпе. Как и ожидалось.
Развернулся, чтобы налить виски, и взгляд сам выхватил в толпе что-то… другое.
У края дивана, у выхода на террасу, стояла кучка девушек. Выглядели они потерянно, будто случайно свернули не туда. Две из них – яркие, знакомые черты мельком, с инстата нашего курса, наверное. А между ними…
Между ними была она.
Простое платьице, никаких брендов. Волосы, просто волосы, не уложенные утюжками и лаками. Она смотрела на весь этот цирк широко раскрытыми глазами – не в ужасе, а с любопытством, будто смотрела документалку о диких племенах.
И она смеялась. Ее подруга что-то шепнула на ухо, и она рассмеялась, прикрыв рот ладошкой. Этот смех. Он был… живым. Настоящим. Не томным, не для соблазна, не для галочки. Он звенел, как колокольчик, пробиваясь сквозь грохот басов и гул голосов. В нем была какая-то незащищенность и в то же время – чистая, детская радость.
