Предисловие
Эта повесть – о том, что редко произносят вслух.
О том, как мы порой глубоко раним близких необдуманными словами и поступками. О старости, которая приходит не как мудрость, а как изгнание. О равнодушии, которое убивает медленнее болезни, но столь же верно. И о человеке, которого свои же близкие объявили ненужным, вычеркнув вместе с его картинами и судьбой.
Но это не только история боли. Это история света – света искусства, что рождается в тишине, когда кисть становится молитвой, а краски – языком сердца. Света, который остаётся в стенах храма, в памяти людей, в глазах внучки, унаследовавшей дорогу, которой у него никогда не было.
Мы редко думаем, что каждый из нас оставит после себя. Не вещи и счета, а след – тонкий, хрупкий, но настоящий. Герой этой повести ушёл тихо, скромно. Но след его оказался прочнее камня: храм с его росписями стоит, старики вспоминают его с благодарностью, а внучка несёт его дар в будущее.
Эта повесть – не обвинение и не проповедь. Это исповедь одиночества, превращённая в дар. О том, что пока человек жив, он может подарить миру свет. Даже если мир долго смотрел на него с равнодушием. Даже если семья не сумела оценить.
Читайте не спеша. Слушайте сердцем. Может быть, где-то в этих строках вы узнаете себя, своего отца, деда, соседа. И тогда, возможно, найдёте силы сказать простые слова – «Прости» и «Спасибо». Пока ещё не поздно.
Глава 1. Лист на стекле
Поздняя осень. В пансионате для престарелых, в одной из комнат, в кресле-качалке сидел старик. За его спиной у стены стояли прислонённые картины, рядом – мольберт, краски и кисти: всё, что напоминало о его увлечении живописью. Он зябко кутался в старый, видавший виды клетчатый плед.
За окном моросил дождь. Кленовый лист прилип к холодному стеклу и дрожал от порывов ветра. Он был похож на ладонь, тщетно пытающуюся достучаться внутрь, где было тепло и сухо. Струи воды стекали по стеклу, огибая лист как нечто чужое, инородное.
Старик не отрывал взгляда от этого листа. Казалось, всё его прошлое собралось в этом крохотном клочке оранжево-красной ткани природы – яркой и живой когда-то, а теперь обессиленной и никому не нужной.
В комнате было тихо. Где-то в коридоре кашлял сосед, вдалеке звякнула посуда – медсестра разносила чай в жестяных кружках. Но сюда, в его уголок у окна, доносился лишь слабый гул чужой жизни. Он чувствовал, как в груди перекатывается его собственная тишина – тяжёлая, вязкая.
