Мороз в ту зиму забрал у природы все краски, оставил лишь хрустальную белизну и сизую, застывшую синеву теней. Воздух звенел, как натянутая струна, готовый лопнуть от любого звука. Это была не уютная, рождественская стужа, а холод – космический, безразличный, пахнущий остывшими звездами и вечной мерзлотой. Именно в такую ночь семья Лосевых – Марк, Ольга и их семилетняя дочь Юлька вышла во двор, чтобы слепить свой маленький оплот тепла против вселенского холода. Снежную семейку.
Работа кипела под заливистый, колокольчиком звенящий смех Юльки и тёплые, понимающие взгляды, которыми супруги обменивались поверх её головы. Из открытой форточки лился не просто запах мандаринов и имбирного печенья – лилось само дыхание праздника, новогодний тёплый пар из другого, защищённого мира.
«Папу» лепили с особым старанием, почти ритуальной тщательностью. Марк, с красным от мороза носом, водрузил ему на голову свою старую походную котелочку – символ былой, добрачной свободы, теперь ставший семейным артефактом. Воткнул в боковину свою же трубку с узорами, которую не курил уже лет десять, но хранил как талисман. Ольга, смеясь, повязала на шею снежному великану свой клетчатый шарф.
–Чтобы не замёрз наш большой начальник! – сказала она, и Марк обнял её за талию, прижав к себе, колючей щетиной касаясь её щёки. Это был жест обладания, заботы и защиты, замок, запирающий их счастье от внешнего мира.
Два угля– глаза, морковка – нос. Получился дородный, уверенный в себе снежный патриарх, воплощение их тихого, прочного благополучия. Рядом встала изящная «мама» с бисерными серёжками из льдинок и метёлкой в руке – не просто инструментом, а жезлом хранительницы очага. А чуть поодаль – маленький снеговичок-«сын» с ведёрком на голове, символ будущего, что растёт под сенью этой любви. Идиллия. Картинка с открытки. Островок света в холодном, равнодушном океане ночи. Лосевы пошли домой ужинать, оставив семейку в морозной тишине. Снеговички словно сияли в и без того блестящей зиме.
Этого света и не вынес Сергей Иванович. Он шёл через частный сектор, сворачивая к себе в барак – унылую, пропахшую плесенью, дешёвым портвейном и тоской коробку. В кармане шуршал одинокий рубль, а внутри бушевала знакомая, едкая пустота, прогрызавшая его насквозь, как ржавчина. Она была с ним всегда: и когда терял работу, и когда от него ушла жена, прихватив с собой не только вещи, но и сынишку, унеся с собой все радости жизни. Сейчас, наверное, они лепят где-то своего снеговика. Сын возможно играет в снежки с другим, новым папой. Где-то, где тепло, пахнет ёлкой и смеются, пока он несчастный идёт по краю этого мира, по его тёмной изнанке, и каждый огонёк в окне был для него укором.
