В день, когда врачи помогали матери, небеса были наполнены потоками дождя, аккомпанируя громовыми раскатами. Она, едва взглянув на меня, успела устало и радостно улыбнуться, прошептав напоследок: —Удачи… Отец же канул в неизвестность, словно его и не было. У медсестер не осталось иного выбора, как отдать меня в детский дом.
В тот день одна юная девушка работала в больнице. Ей поручили отнести меня, но сердце ее дрогнуло от жалости и нежности. Она оставила меня себе, нарекла странным, но красивым именем – Иеремий. Когда мне исполнилось пять, я спросил о его значении. В ответ она лишь улыбалась, ласково гладя по голове: – Чтобы тебе легче жилось, мой мальчик.
Она была ко мне нежна и ласкова. Я называл ее мамой, хотя и знал правду. Жизнь с ней была светлой и безмятежной. Мы проводили время вместе: гуляли по городу, посещали разные места, наслаждаясь сладким мороженым. Иногда вместе с ней ходили на работу в больницу. Там меня часто замечали другие тети, с нежностью гладили по голове, одаривали комплиментами и угощали сладостями. Им трудно было выговорить мое имя, поэтому чаще звали просто – Ерема.
В нашем доме царила атмосфера любви, пока однажды мама не привела молодого человека. Он показался мне чужим с первого взгляда. Высокий рост, черные волосы спадали на глаза, которые выражали усталость и боль, а его руки были в шрамах, а тело почти все забинтовано, и его постоянная привычка была пить таблетки. Объяснял это тем, что тяжело болен.
Он жил с нами, проявляя вежливость и благодарность. Заботился обо мне, пока мама была на работе или, когда я болел. Часто одаривал подарками, развлекал нас и не давал скучать. Вместе мы казались настоящей, дружной семьей.
Один день изменил все. Вечером они были на кухне, а я в своей комнате учил уроки. Внезапно раздался оглушительный грохот. Бросившись на звук, замер в ужасе, ослепленный ярким светом, в котором предстала ужасная картина. Осколки посуды усыпали пол. Парень стоял на коленях, сжимая в руке окровавленный нож, а на полу, в багровой луже, лежала мама…
Сердце бешено заколотилось, охваченное тревогой. С губ сорвалось тихое, словно молитва, слово: «Мама…», которое парень, казалось, услышал. Повернувшись ко мне, я увидел слезы, блестевшие в его глазах, и дрожащие губы. Он что-то быстро говорил, медленно приближаясь. Мой разум был пуст, а тело скованно ужасом. Остановившись, не дойдя до меня, схватился за голову, рухнул на пол и вонзил нож себе в грудь. Этот жест поверг в еще больший испуг. Собрав остатки воли, подбежал к маме, взял ее бледную, похолодевшую руку. Слезы и крики вырывались из моей груди. Я просидел долго, не понимая, что происходит вокруг, словно застыл во времени. Слышал лишь чьи-то шаги и голоса, доносившиеся издалека. Они увели меня и отвезли в детский дом.
