Вера Михайловна стояла на вокзале. В одной руке – букет незабудок, в другой – сумочка. Она с самого утра никак не могла решить, что взять с собой, и в итоге положила слона. Совсем маленького, штопанного столько раз разноцветными нитками. Когда-то Ниночка разозлилась – Вера Михайловна уже и не помнила от чего – схватила его, начала рвать нитки. Пришлось потом заново набивать и сшивать.
Уже сейчас на перроне, когда вдали виднелся стремительно приближающийся поезд, Вера Михайловна подумала, что зря его взяла. Ниночке же недавно исполнилось двадцать три, и она уже давным-давно забыла свои детские игрушки.
Вера Михайловна прошла по перрону, быстро-быстро передвигая схваченными артритом ногами, стучала каблучками по асфальту, а взгляд бежал по номерам вагонов. Пятый, шестой, седьмой… Восьмой. Уже вышло два человека: женщина тащила два огромных чемодана, а мужчина споткнулся и наклонился за упавшим телефоном. Вера Михайловна остановилась, почти что замерла, и в этот момент следом за вывалившейся из вагона толпой показалась Нина. Её сумку нёс дедушка – муж Веры Михайловны, но на него она даже не посмотрела. Только на внучку.
– Я здесь! Здесь! – закричала она, замахала рукой и подумала, что, наверное, выглядит очень глупо. Букет показался слишком пошлым, лишним, но его уже не спрячешь к слону в сумку, поэтому Вера Михайловна вытянула руку перед собой и вручила Нине цветы. А после заключила внучку в объятия и радостно почувствовала, как по спине похлопали её ладони.
– Привет, ба. – Голос у Нины за восемь лет изменился. Вера Михайловна слышала его во время разговоров по телефону, да и приезжали они три раза в год, но почему-то здесь, на перроне, всё было иначе. Вера Михайловна ловила каждое движение, каждую эмоцию Нины: вот она отстранилась, небрежно завязала волосы в хвост, а потом сунула руки в карманы и пошла. Вера Михайловна не знала, можно ли взять её под руку, можно ли пойти рядом, и беспомощно глянула на мужа. Тот развёл руками.
– Мы всю дорогу молчали, – сказал он шёпотом, склоняясь к её плечу, и Вера Михайловна только закивала. Похоже это на её внучку. В детстве была болтунья – невозможно заткнуть. Одну и ту же историю могла рассказывать бесконечно, по кругу. А с возрастом всё иначе стало.
– Ниночка, ты голодная?
– Поела бы. – Нина обернулась, и у Веры Михайловны сердце заколотилось пуще прежнего: чёлку внучка давно убрала, волосы отрастила до плеча, но всё равно смотрела исподлобья как раньше.
