Забытые Богом российские вёрсты.
После одиночного плавания в неистовых пятидесятых и в ревущих сороковых широтах Южного океана, о чём, естественно есть другая книга, отяжелённая философией жизненного пути, потянуло меня в Кенозерье, к людям. Это, как верно выразился профессор-исследователь этой земли Александр Федорович Гильфердинг, – свободный и глухой край в Архангельской волости нашего русского севера. Сейчас там Кенозерский национальный парк, Объект всемирного наследия, который охватывает территорию в 140 тысяч гектаров, включая Кенозеро и Лекшмозеро и ряд других мелких озёр. А На Кенозере в заброшенной деревне Ведягино организована база Морских практик на поморских карбасах. Карбасы – это такие открытые вёсельно-парусные лодочки. Капитаном куда, меня и пригласили.
В рамках подготовки к суровому краю я зашёл в брендовый магазин «Смело», изображая из себя бывалого яхтсмена, взял себе кепку, ремень, герморюкзак и гермомешок, купил билеты на поезда с пересадкой в Москве, распрощался с любимой и тронулся в путь.
Женщина осталась на хозяйстве тихо завидовать моей жизни путешественника, которого его любимое дело таскает по разным уголкам нашей огромной Земли. А первая моя заметка родилась в полночь, при посадке на железнодорожный состав Смоленск – Мурманск. Глаза слипались, но рука требовала пера. Эти поезда совсем не наши южные до Москвы. Здесь даже у проводников другая форма, вроде царского военного кителя со множеством нашивок и значков. Что там написано, со своим зрением уже не разберу: ударник вагонного дела? За взятие купе с рязанскими десантниками под шафе? Судя по крупному и грузному телу кондуктора – запросто. Кстати, привычных сердцу проводниц нет даже на южных направлениях – нынче вагоновожатые сплошь вежливые мужики.
Пассажиры тоже совсем другие, как будто выпали в этот мир из Советского союза с огромными рюкзаками и мешками с байдарками. Как они с такими баулами разместятся-то в купе? Кажется, это добро оттащили в тамбур. А в моём купе сплошь женский пол. Здесь и русские бабы, и стройные женщины с широкой костью под стать кисти русских художников позапрошлого века. Также и сидят миловидные в своих длинных платьях и с косой до пояса, как на картинах. Сидят у оконца, вы не поверите, поставив локти на стол и подперев щеку ладонью. Оживший образ такой далёкой старины и настоящей русской красоты. На свою соседку, я уверен, что она из деревни, хоть и постеснялся этого спрашивать, можно вечно смотреть, но не прилично занимать рядом с ней места, не позволяя ей растлиться и лечь спать, и я забираюсь на вторую полку. По силе энергетики, как сказала бы сейчас моя любимая, никакая маточка с ней не сравнится. Маточка – это устаревшее слово, ранее ласково-уважительное обращение к женщинам, в первую очередь к мамонькам. И ведь не поспоришь, начало материнства берётся из матки, но в стране, где не было секса, видимо, это слово стало не привычным и было вытеснено из обращения. И моя женщина сейчас так называет молоденьких девиц, которые обладают мягкими повадками, занимаются женскими ремёслами, живут «в потоке» и «дышат маткой». И хотя она к этому страшно ревнует, и так их называет, скорее дразнится, но мне лично это слово нравится – звучит красиво. И что ещё интересно, маточка – это компас по-поморски, в который край я и держу свой курс.
