– Уж годков пять минуло… Аккурат под зиму, в первые морозы, померла ведьма. Молодая еще была, а вот поди ж ты – усохла. Ну дак че, жалко что ль? Такого добра чего жалеть.
Баба с круглым лицом прихлебнула пустого чая из чашки, придвинула гостю поближе угощенье из черемухового варенья и хлебных шариков. Поймала взгляд собеседника, фыркнула недовольно.
– А нечего потому что простых людей чураться. А то ишь какая, голову свою чернявую держала высоко, в глаза мужикам глядела, со жрецом на равных говорила. С бабами с нашими всегда свысока, все через губу. Не любили ее, и правильно. Туда ей и дорога. Жалко только, что приплод с собой не забрала. Девку родила от залетного. Ей, почитай, уж годов пять.
– И где дочь ее сейчас? – спросил гость.
– Та у лубочников в семье осталась. Жребий тянули, кто девку заберет, да никто не…
– Где живут? – перебил гость.
– Дак тут, рядом совсем, третья изба от поворота, там приметите, мимо не пройдете. А пошто она вам? А…
До бабы только сейчас дошло, что случайный ее гость – вовсе даже не случайный.
Приехал ведьму, бывшую полюбовницу, навестить, а тут про приплод свой узнал. Как раз за пяток лет назад люди от князя приезжали, срочно черный корень в их лесах искали. С местными княжьи люди особо не сходились, потому в лицо баба сразу и не признала папашку-то. Ну дак что, нехай забирает. Лубочникам эта девка – лишний рот. А год не прям чтобы сытый был. Одно слово – село, а так-то деревня деревней на границе древних лесов.
Гость поднялся. Высокий, осанка, выправка… Военный. Одет добротно, лет сорока на вид. Точно, он и есть – ведьмина зазноба. И с ведьмовой девкой сходство вроде есть, ежели сбоку глядеть.
– Проводить, чай? – спросила баба, по-птичьи боком посмотрев на гостя.
– Нет… Завтра утром сам схожу.
– Ну дак и правильно. Неча по улицам нынче шастать. Ночь сегодня не наша, не человека. Нежитева пора.
– Нежитева? – переспросил гость, глядя в черное, затянутое пузырчатым стеклом окошко. Сквозь него была видна только узенькая полоска света, а дальше все тонуло в черноте такой жуткой, что, казалось, за этим окном и нет ничего.
Зашумело вдруг там, снаружи. Ветер? Послышался смех. Вдруг – раз! – залопотало что-то в печной трубе, заохало почти по-человечьи, застучали со всего размаху ставни по стенам.
