© Никольская А., Маслова Т., текст, 2024
© Осипова И., Полякова А., ил., 2025
© ООО «Феникс», оформление, 2025
* * *
Глава 1. Ради гамака и мангового смузи
– До-ре-ми-ми-ми-ми… – протяжно ныло пианино.
В классе хлопнула форточка, закачавшись туда-сюда.
– Ба-бам!
Я даже не моргнула. После стольких лет обучения у Ольги Владимировны от такой ерунды не вздрагивают.
– Как это уезжаешь? – электропилой взвизгнула учительница и принялась разглаживать складки на идеально узких и просто идеально мятных брюках.
– Родители уже купили билеты, – я старалась, чтобы голос не дрожал. Чтобы он уверенно звучал.
– А как же отчётный концерт? А вся твоя чёртова учёба в музыкальной школе? – Ольга Владимировна мерила класс широкими шагами пантеры. Настолько широкими, насколько позволяли узкие брюки.
– Не могу же я жить одна, – стала я оправдываться зачем-то.
«Не переходи в защиту, будь спокойна».
– И я об этом, конечно, узнаю последней, – Ольга Владимировна вперила тонкий палец с оранжевым маникюром в потолок, а потом остановила прямо напротив моего носа.
«Бэм-бэм!» – озвучила я мысленно выстрел, но Ольга Владимировна уже сняла меня с прицела и отвернулась к окну.
Стало так тихо, как никогда не бывает в этом классе, а я в нём отпахала четыре года.
– Ми-ми-ми, – снова всхлипнуло пианино, но никто не обратил на него внимания.
– Я не хотела вам говорить. Думала, переубедить их смогу. Смогу всё объяснить.
– А знаешь что? – Ольга Владимировна вскинула руки, как будто собиралась взлететь. – Я тебя никуда не пущу! Да, не пущу. Ни-ку-да! Я тебя спрячу. Я совершу похищение.
Я молча рассматривала класс. Трещины на лимонных стенах, как морщины на лице моей бабушки, напоминали о бесконечных часах, о годах, проведённых здесь.
Как часто я его ненавидела, называла тюрьмой этот класс. А когда меня всё доставало, даже сумасшедшим домом, а Ольгу Владимировну – моей личной «смирительной рубашкой».
– Это невозможно! Невозможно! Такой талант! А всё ради чего? Ради гамака и мангового смузи на пляже? – Ольга Владимировна запрокинула голову, чтобы поправить свалившиеся на кончик носа очки.
Я уже знала, что ничего хорошего этот жест не предвещает. И «смирительная рубашка» сейчас буквально забьётся в истерике, отстаивая моё право быть собой. Я вдруг поняла, прямо отчётливо ощутила, что по своей воле не променяла бы эту «рубашку» на самую мягкую шёлковую тунику…
