Тишина в этом доме была самого дорогого сорта – купленная и оплаченная. Она не была уютной или мирной. Она была тяжелой, густой, как заболоченный воздух перед грозой. Она впитывала в себя звук шагов по паркету, шелест страниц, даже стук собственного сердца, чтобы потом выплеснуть его обратно многократным эхом в голове.
Алексей стоял у панорамного окна, смотря на ночной город, но не видя его. Он чувствовал ее присутствие за спиной. Мария. Его жена. Самый желанный и самый далекий человек в радиусе этих стен.
Их брак был идеальной вазой из тончайшего фарфора, выставленной на всеобщее обозрение. Идеальная пара, идеальная жизнь. И трещина, невидимая снаружи, но раскалывающая их изнутри надвое.
Мария замерла в дверях гостиной. Спина Алексея, прямая и неуступчивая, была знакомым пейзажем. Он держал бокал с виски, его пальцы сжимали хрусталь с такой силой, что казалось, он вот-вот треснет.
Прошло три года. Три года с того дня, когда они перестали говорить о главном. С того дня, когда она закрылась, а он… он просто перестал пытаться.
«Завтра приедет твоя мать», – сказал он, не оборачиваясь. Его голос был низким, ровным, лишенным всяких интонаций. Просто констатация факта.
«Я знаю», – тихо ответила Мария, входя в комнату. Она прошла к мини-бару, налила себе воды. Пространство между ними было заряжено тысячью невысказанных слов, тысячью несовершенных прикосновений.
Она чувствовала на себе его взгляд теперь. Всем телом – как физическое прикосновение. Горячее, колючее. Он изучал ее, оценивал. Как всегда. Искал изъян, слабину, причину для новой холодной атаки.
«Платье новое?» – спросил он.
Мария машинально провела ладонью по шелку, ощущая под тканью мурашки на коже.
«Да».
«Синее. Тебе идет».
Комплимент прозвучал как обвинение. В ее тратах. В ее желании нравиться. Не ему – другим. Может быть, себе самой. Он подошел ближе, и воздух вокруг нее сгустился. От него пахло дорогим табаком, выдержанным виски и чем-то неуловимо знакомым, от чего сводило живот – его собственным, острым, мужским запахом.
Он остановился в сантиметре, не касаясь ее. Его дыхание опалило ее щеку.
«Только не устраивай своих сцен перед матерью, Маша. Мне не нужны ее расспросы».
Его рука поднялась, и она замерла, ожидая – шлепка? Ласки? Но он лишь поправил прядь ее волос, едва задев мочку уха. Этого легчайшего, мимолетного прикосновения было достаточно, чтобы по ее спине пробежала дрожь. Ненависть и желание – два близнеца-убийцы, сцепившиеся в ней в мертвой хватке.
