Глава 1
Это началось не с озарения, не с яркого решения – а с тишины, в которой мне стало холодно. Не физически – я давно научилась согреваться пледом, горячим чаем, чужим одобрением. Но в какой-то момент я почувствовала, что в самой середине меня – та точка, откуда я всегда жила, решала, чувствовала, отдавала – вымерзла. И что никто не собирается туда возвращать тепло, кроме меня самой.
Я долго думала, что любовь – это когда тебя согревают. Когда кто-то другой умеет держать твою дрожь, видеть твою усталость, чувствовать твоё одиночество, прежде чем ты сама осознаешь его. Но потом жизнь начала понемногу снимать с меня эти ожидания, как старую, истёртую одежду: сначала мне стало неудобно в них, потом – холодно, а потом – я увидела, что они мне больше не подходят.
Иногда мне казалось, что я выживаю не потому, что сильная, а потому, что никто не пришёл вовремя. И это не давало покоя – как будто где-то на краю горизонта всё ещё должен был появиться кто-то, кто скажет: «Я здесь. Я вижу тебя. Я с тобой». И я ждала. Много лет. Через дружбы, в которых я растворялась, через любовь, где я была и матерью, и спасателем, и зеркалом. Через упрямое желание быть нужной, полезной, незаменимой – в надежде, что в ответ меня согреют.
Но однажды я проснулась и поняла: я замёрзла. Я больше не чувствую вкуса утреннего света на подушке, не слышу, как поют птицы за окном, не ощущаю, как пахнет хлеб. Всё как будто от меня отодвинулось – не потому, что мир изменился, а потому, что я ушла из себя, оставив только функцию: жить, делать, терпеть, не мешать.
И тогда я села и долго смотрела в окно. Просто сидела – без телефонов, без задач, без цели. Я не искала ответов. Я впервые за долгое время позволила себе почувствовать, как сильно я устала быть собой. Как много во мне тревоги – не потому, что что-то угрожает, а потому, что я так долго жила в режиме «наготове». Как глубоко я привыкла ждать – кого угодно, только не себя.
И я заплакала. Не от жалости к себе, а от того, что впервые увидела: я одна. Не в смысле «покинута», а в смысле «оставлена собой». Я слишком много лет смотрела наружу, надеясь, что кто-то принесёт мне тепло. И ни разу – ни разу – не задала себе вопрос: а что, если я могу его себе дать?
Этот вопрос был не философским. Он был телесным, почти голодным. Как будто моё тело, измученное долгим игнорированием, наконец сказало: «Покорми меня. Обними. Положи руку мне на грудь, просто так. Почувствуй, что я – ты».
