Когда Забаве исполнилось шесть, мать привела в дом чужого мужчину – с натруженными руками, с глазами, в которых не отражалось ничего, кроме усталости и какой-то странной, клейкой злобы. Он принёс с собой запах табака, скрипящие сапоги военных и друга – Тимура.
Того самого Тимура, который улыбался слишком широко, когда гладил её по голове.
– Какая славная девочка, – говорил он, и пальцы его, задерживались на её волосах чуть дольше, чем нужно.
Отчим смеялся в ответ, хлопал друга по плечу, и они уходили в комнату, где уже ждала мать – улыбающаяся, счастливая, не замечающая.
Забава ненавидела их обоих.
Тимур был успешнее отчима – приезжал на чёрной машине со специальными номерами, привозил коробки конфет, которые тут же забирал себе её младший брат. Он говорил матери что-то тихо, наклоняясь к её уху, и та краснела, опуская глаза.
А потом отчим умер.
Тимур стал приходить чаще.
Теперь он не привозил конфет.
Привозил деньги.
Аккуратные пачки, перетянутые банковской лентой, которые он клал на кухонный стол, небрежно, будто это не тысячи, а просто бумага. Мать брала их дрожащими пальцами, благодарила, а он смотрел на неё – долго, пристально, с каким-то странным, протяжным удовлетворением.
– Тебе тяжело одной, Лена, – говорил он, и его голос звучал как шелест замков. – Я помогу, как смогу.
И «помогал».
Приходил по вечерам, когда Забава делала уроки, а брат спал. Садился напротив, наливал себе коньяк, смотрел на Забаву. Отношения между матерью и Тимуром напоминали не дружбу, а тщательно продуманную пытку. Он не просто контролировал мать – он стирал.
– Куда это ты собралась? – его голос, как ржавый хват, впивался в спину, когда мать робко упоминала о курсах бухгалтерии.
– Тебе хватает забот о детях.
И она отступала. Каждый раз. Её платья стали длиннее, голос тише, глаза пустели с каждым годом. Забава видела, как он ломает её – не кулаками, а разрешениями.
– Ты должна быть благодарна, что я вас содержу.
И мать… молчала.
К девятнадцати Забава расцвела, как дикий шиповник – ярко, дерзко, колюче. Рыжие волосы, изумрудные глаза, тело, которое теперь притягивало взгляды.
И внимание Тимура стало другим.
– Какая… взрослая, – он «случайно» задел её бедро, когда однажды проходил мимо. Его взгляд задерживался на вырезе ее майки все чаще.
Рука «случайно» цепляла её талию, когда он передавал салфетки за ужином. А однажды, когда мать ушла в аптеку, он зашёл в её комнату без стука – и просто стоял. Молча. Дышал тяжело, как будто бежал. Забава сжала в руке ножницы – не для защиты. Для угрозы.
