Сергей проснулся от звука, который не должен был существовать. Тонкий, режущий, как лезвие, звон школьного колокольчика разорвал тишину холостяцкой квартиры, словно нож, вспоровший ткань реальности. Мужчина лежал на продавленном диване, вцепившись в край одеяла, пропитанного запахом пота, гари и чего-то ещё – сырости, плесени, тлена. Глаза, мутные, с жёлтым оттенком, уставились в потолок, где пятна штукатурки складывались в смутные образы – лица, искажённые, с пустыми глазницами, будто смотрящие на него из другого мира. Звон прекратился так же внезапно, как начался, но тишина, что последовала за ним, была неестественной, тяжёлой, живой. Она дышала, пульсировала, словно сердце заброшенного дома. Ждала.
Сергей не сразу решился пошевелиться. Тело болело, кости скрипели, как старые парты в классе, где когда-то преподавал. Он был высоким, статным и даже красивым, но годы, пропитанные виной и дешёвой водкой, сломали его, будто сгибая под невыносимым грузом. Потрёпанный тренировочный костюм, некогда тёмно-синий, теперь выцвел до грязно-серого, а пятно от борща на коленке, въевшееся, как клеймо, не отстирывалось – да он и не пытался. Зачем? Никто не приходил. Никто не смотрел. На стене в прихожей, криво приколотое ржавой кнопкой, висело школьное расписание. "Литература, 8 'Б', 3-й урок". Пожелтевшее, с загнутыми углами, оно было реликтом другой жизни – жизни, где он ещё верил, что его слова, его уроки, его стихи могут изменить мир.
Он заставил себя встать, половицы под ногами застонали, будто протестуя против движения. Квартира была его тюрьмой, личным адом. Запах гари, пропитавший стены, смешивался с сыростью, создавая удушающую атмосферу, от которой не было спасения. Сергей подошёл к окну, шаркая тапочками, которые когда-то подарила ему Катя. Утро за стёклами было серым, как его жизнь, как асфальт под окнами, где когда-то играли дети. Город за окном помнил всё. Помнил пожар. Помнил шесть детских голосов, умолкших навсегда.
– Это тот, который сжёг целый класс, – шептались дети в школьных коридорах, и этот шёпот преследовал его даже спустя десять лет, даже здесь, в одиночестве.
Трагедия случилась в марте, в один из тех серых, промозглых дней, когда весна ещё не решалась вступить в свои права, а снег лежал грязными, смерзшимися комьями у школьного крыльца, пропитанными городской пылью и талой водой. Холодный ветер пробирался сквозь щели в рамах, оставляя на подоконниках тонкий налёт инея, а в классе пахло мелом.
