Нью‑Йорк встретил Офелию не словом, а шумом. Гул машин, скрежет шин, отдалённые сирены, голоса, которые сливались в одну непрерывную твердь – город, живой и неумолимый, как организм. Она впервые стояла у окна своей комнаты на восьмом этаже старого кирпичного дома и считала проходящие по булыжнику тени. Внизу, на оживлённой улице, блики витрин мигали, как неприкрытые обещания, и где‑то дымился канализационный люк, выпуская в воздух больной, но родной для мегаполиса запах.
Комната была крошечной – стандартная Нью‑Йоркская студия: одно окно с видом на противоположный фасад, маленькая кухонька, складная кровать, под которой она спрятала коробки с вещами. Стены местами облупились, на одной из полок стояли учебники по литературе, пара кружек с набившимся кофейным налётом и фотография в пластиковой рамке: на ней её родители, улыбающиеся, держат её за плечи на фоне английского сада. Офелия часто ловила себя на том, что смотрит на эту фотографию, как будто в ней была зафиксирована последняя нить отношений, которую она могла бы перетереть в пальцах. Она сжала её кулаком, ощущая знакомую острую смесь благодарности и вины – за тот шаг, за отрыв, за самостоятельность, которую давил страх.
Она знала, что внешне у неё всё «как надо». Длинные тёмные волосы падали мягкой вуалью до лопаток; скулы были аккуратные, губы – симметричные, а глаза – хитро‑сумрачные, как у тех актрис, которых вы не замечаете в толпе, но которые остро запоминаются. Её кожа была слегка бледна от английской погоды, но именно эта бледность делала её черты благородными. Но всегда, стоя перед зеркалом в комнате она чувствовала себя чужою: зеркало отражало не столько лицо, сколько список недостатков, которые она сама выстроила в обезоруживающий ряд. Нос казался ей слишком прямым, зубы – не идеальными, движения – неловкими и нелепыми. Она знала, как нелогично всё это выглядит со стороны; знала, что люди чаще видят её и думают «красивая», – но в её голове «достаточно» никогда не пересекалось с «идеально».
Офелия болтала ногами на краю кровати, сжимая в руках школьный дневник, который взяла с собой после окончания школы в Англии, куда успела уже сделать первые пометки о заданиях, и думала об одногруппниках – о тех, кого ещё не знала. Воображение рисовало их в ярких красках: безупречные волосы, уверенные улыбки, лёгкая насмешливая ирония в глазах – те, кто привык уже быть в центре. Ей казалось, что их разговоры будут тихим приговором без аплодисментов. Мысли создавали вокруг неё странную ауру предательства: она видела, как они шепчутся за её спиной, обсуждают её одежду, её акцент, её манеру жестикулировать. Эта мысль колола сильнее холодного ветра, режущего лицо на улице.
