I. Зов
И лампа в комнате потухла,
и дождь идет который день,
но отправляюсь на прогулку
среди людей, машин – как тень.
Накину плащ и шарф чернушный,
и глубже лоб под капюшон.
Закрою дверь, дождю лишь нужный,
а у соседей рвет шансон.
Лечу по лестнице щербатой,
где стены в роспись важных слов,
но в голове комками вата –
предвестник будущих стихов.
На третьем этаже засада –
тела сплелись до забытья.
Мне это чуждо, мне не надо.
Я – вечный человек дождя.
II. Плач по былому
Свинцом ударят с неба капли,
накинется, как волк, Борей,
и холод в тело, словно сабли,
и взгляд, дорога – все мутней.
Деревья тянут ветки-пальцы
на небо в серых кирпичах.
Больные, голые страдальцы,
стоят они в земле, в слезах.
Мелькают мимо рожи, лица,
плывут, как острова, дома.
Среди воды я мокрой птицей
сную, лишь для себя живя…
Придется ждать автобус жаркий,
и снова видеть пары рук.
Иметь любовь – удел ваш жалкий,
а в одиночку сложно, друг?
И слушать о мужьях рассказы,
как кто-то милую нашел.
Кому ж нужны тупые фразы,
где я один повсюду шел?!
По миру льются реки счастья,
искрятся берега любви,
но для себя дождусь участья
зеркального лишь визави.
Так много было анекдотов,
так много глупых, страстных чувств,
в безумье списанных блокнотов,
до боли быстрых сердца буйств.
А что теперь? Куда все скрылось?
К свои́м рукам теперь бежать.
Надежда – самый страшный вирус.
Надежда – проклятых печать.
Любовь – заслуга фарта злого,
я в лотерею ни рубля –
куда мне чуда звать земного!
Я – нищий человек дождя.
III. Последняя проповедь
Закрылись двери с тихим стоном,
прижалась карта в терминал,
колеса гладят пол бетонный,
в обнимку с сумкой кто-то спал.
Автобус тронулся, вздыхая,
и люди тронулись умом –
стоят, друг друга обнимая.
Любовный, конченый дурдом!
По сте́клам покатились во́ды
слезами неба по земле.
Любовь повсюду – до блевоты,
как будто Бог невдалеке.
Слетают листья-рукавицы
с кисте́й согбенных тополей,
и долго будут с ветром виться –
им вместе, кажется, теплей.
О вы, судьбы любимцы ша́лой,
