Борис Степанович рвался на части: перед женой ему нужно было постоянно играть стареющего отца семейства, ни о чем больше не помышляющего, кроме как о тишине и спокойствии, а перед молодой подругой – бодрого, полного сил и планов перспективного мужчину. Обе роли давались с трудом.
Если бы Бориса Степановича попросили честно ответить, какое же амплуа он сам хотел для себя выбрать без навязанных жизнью сценариев, то он бы признался, что больше всего мечтает о том, чтобы его все оставили в покое, хотя бы на пару недель. Он бы поехал к себе в родную деревню, попарился в баньке, посидел с удочкой на берегу местной речушки, отключил на все это время телефон, чтобы ему не звонили с работы, не доставала сообщениями жена и не требовала постоянного внимания подруга. Собрался бы с мыслями и силами, а потом вернулся отдохнувший от всего и от всех, и тогда, может быть, он бы и смог понять, какую роль ему доигрывать, а от какой отказаться. Пока же ему просто не давали такой возможности: он все время должен был быть начеку, думая, кому и как угодить и как не перепутать роли и желания.
Особенно напряженным в этом плане всегда было лето. Супруга уходила в отпуск и всю свою энергию сосредотачивала на нем, стараясь предупредить его малейшее желание и в ответ ожидая того же. Отпуск у нее, как у учителя, был большой. Борис Степанович был человеком не чуждым таким возрастным семейным радостям, как домашняя кухня, выглаженные рубашки, вовремя поданные таблетки, прописанные врачом для профилактики определенных заболеваний, риск которых возникает в его годы. Пятьдесят – это, конечно, не возраст для мужчины, но лучше заранее подумать о будущем.
«Папочка, обед уже готов, приезжай!»
«Папочка, не забудь про витамины!»
«Папочка, тебе пора ложиться спать, завтра рано на работу, ты должен отдохнуть».
Круглосуточное внимание жены порой было невыносимо. И эта ее манера называть его «папочка». Сначала она так называла его только для сына: «Вот как папочка наш решит, так и сделаем». С годами она вроде как забыла его имя и называла теперь только «папочкой». Надо отметить, что супруга настолько ценила семейные ценности, что не только ему доставалась такая манера обращения. И сына она звала только «сынок», «сынуля», если строго, то «сын». Тот же принцип обращения был у нее ко всем родственникам – и близким, и дальним, дополняемый лишь именами, если надо было в разговоре понять, о ком именно идёт речь – «тётя Муся», «дядя Серёжа». Если же она говорила кому-то о Борисе Степановиче в третьем лице, то тоже всегда упоминала слово «муж»: «Мой муж Борис…»
