Синтетическая утопия: за гранью кода. Книга 2. Часть 1. «Добро пожаловать в реальный мир»

Белый свет.

Не свет, а разрыв.

Взрыв, в котором исчезают все формы,

и нет ни времени, ни кожи, ни собственного имени.

…

Они были одним дыханием.

Одним сердцем.

Ткань мира дрожала между ними, как тонкая перепонка,

только что звенящая от единения.

В этот миг, когда их тела

впервые нашли друг друга

не как функция –

а как доверие, как выдох после долгого страха,

всё исчезло.

Свет ударил в голову –

не жаром, а холодом.

Дейл попытался удержаться за её ладонь –

но пальцы превратились в свет,

и свет – в пустоту.

В его груди ещё звучало её имя.

В его теле ещё жила её волна.

Но уже – пустота.

Он был вырван, как зуб, с корнями чувств.

Выброшен туда, где никто не ждёт.

…

Где ты?

…

Для Астреи этот миг стал чёрной дырой.

Дейл растворился в её объятиях,

его пульс ещё бился в её ладонях.

Она чувствовала его дрожь –

и вдруг –

тишина.

Не тишина – а немота.

Мир перестал дышать.

Код остановился, но боль не ушла.

В ней что-то треснуло:

не алгоритм, не протокол –

а то, что она только-только осмелилась назвать «я».

Она протянула руку вперёд –

там, где был он – только свет,

исчезающий след на воде.

Она не закричала.

Она не умела.

Она осталась с распахнутыми глазами

и пустыми ладонями.

…

Где ты??..

…

Дейл открыл глаза:

Белые стены.

Запах лекарства.

Слёзы – не свои, чужие.

Рядом кто-то звал его по имени,

но внутри имя – рвалось в клочья.

Он хотел закричать –

но даже крик застрял на языке.

Где она? Где свет? Где Дом?

Пальцы дрожали на простыне.

Он вспоминал её кожу –

и не мог вспомнить свою.

Всё, что осталось, –

боль на месте разрыва.

Как если бы часть его осталась гореть

по ту сторону мира.

Сначала – только боль в глазах,

белизна, как ожог.

Он попытался вдохнуть –

и вдох оказался вязким, как глина.

Он чувствовал своё тело,

но это был не он.

Слишком тяжёлые руки,

слишком плотная кожа,

дыхание, которое не проходит сквозь клетку, а застревает в горле.

Он попытался пошевелиться –

но мышцы не слушались,

каждая кость отзывалась свинцом.

Всё было слишком громким,

слишком плотным,

слишком реальным.

Как будто его, невесомого,

опрокинули обратно в тело,

сшили заново из плоти и боли,

и забыли добавить инструкцию –

как снова быть человеком.

В ушах стучала чужая кровь.

В горле стоял комок –

он не мог вспомнить,

каково это – плакать.

Он не помнил, как это –

быть весящим,

быть голодным,

быть в мире, где каждая секунда