Дизайнер обложки Александр Игоревич
Иллюстратор Александр Игоревич
Иллюстратор ИИ ("Шедеврум")
© Александр Игоревич, 2025
© Александр Игоревич, дизайн обложки, 2025
© Александр Игоревич, иллюстрации, 2025
© ИИ ("Шедеврум"), иллюстрации, 2025
ISBN 978-5-0067-7862-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Эссе «Спецблокада (откровения заключённого) ” является художественным произведением. Содержит специфическую жаргонную и ненормативную лексику, сцены курения табака, однако при этом не пропагандирует и не призывает к употреблению алкоголя, табака и наркотиков. Произведение содержит изобразительные упоминания о противоправных действиях, но такие описания являются художественным, образным и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и табака. При возникновении зависимости обратитесь к врачу.
Категория 18+ – только для взрослых: жанровая тематическая специфика, жаргонная и ненормативная лексика
– Дай ещё папиросу! – попросил Ростислав.И закурил нервно. – Сколько на земле культур!
языков! стран! и в каждой стране столько
умных людей и ещё больше умных книжек —
какой дурак всё это будет читать?!
(А. Солженицын, «В круге первом»)
В далёком 1939 году в пригороде Парижа, жестоко страдая, умирал поэт Владислав Ходасевич…
О нём говорили: гордость русской поэзии, литературный потомок Пушкина по тютчевской линии, наследник русского символизма, одиннадцатый из десяти великих русских поэтов… Однако, в клинике, незадолго до смерти, Владислав Фелицианович желчно высказался: «Только тот мне брат, только того могу я признать человеком, кто, как я, мучился на этой койке».
Пергаментная маска высокомерного и язвительного мизантропа скрывала простую человеческую горечь – поэт умирал в одиночестве и отчуждении. Лишь редкие, едва не случайные посетители, жена Ольга да бывшая жена Нина были свидетелями последних дней одной из самых ярких звёзд поэзии Серебряного века…
Ходасевичу было тогда 53 года. Это ровно столько, сколько в данный момент мне. Но я не болен, не умираю и в ближайшие тридцать лет не собираюсь ни болеть, ни умирать. Отчего же мне так близка и понятна его душевная боль? Неужто столь невелика разница между больничной койкой и тюремной шконкой? Между лагерным бараком и палатой госпиталя для неизлечимо больных?
