Прошло всего несколько часов с утренней встречи на поляне.
Господин Ёж долго сидел над своим дневником, выводя тонкие строки.
Но мысли – будто рой невидимых пчёл – не давали ему покоя.
он неспешно направился к ручью. Просто пройтись,
они вновь столкнулись.
Госпожа Че, казалось, знала, что он придёт.
И не пряталась. Наоборот – будто ждала.
Ручей журчал в камышах, отражая зыбкие отблески неба.
А между ними снова возникла тишина с продолжением —
не завершившаяся беседа,
перешедшая в новую форму.
Госпожа Че вдруг ощутила силу.
Она не демонстрировала её – но чувствовала.
И это внутреннее ощущение хрупкой власти
смягчило её тон, сделало голос почти ласковым.
– Моё сердце, – начала она, не глядя в глаза, – отмечает совсем иные вещи, чем мой ум.
Я вижу в вас – натуру благородную, тонкую… А слышу – слова более приземлённые. Они не вяжутся с моим представлением о вас.
Ёж, стоявший у воды, приподнял брови.
– Значит, чтобы соответствовать, мне нужно говорить лишь о
возвышенном?
Ни слова о простом? Ни слова – о дружбе, о насущном, о живом?
– Его голос был ровным,
но в нём сквозил укол – не злости, а тоски.
Он посмотрел на нее
сдержанно, но внимательно.
Черепаха отвела взгляд.
В ней боролись два голоса – рассудочный и… едва проснувшийся.
– О лесной дружбе… —
медленно произнесла она.
– Лучше мечтать. И ждать того дня,
когда будешь абсолютно уверен —
в том, с кем собираешься дружить…
«Пока эти мечты не застынут,
не замёрзнут,
не спрячутся навсегда где-то под панцирем…» —
подумал Ёж,
но промолчал.
Он чуть склонил голову,
словно надел на себя заново панцирь вежливости:
– Разрешите откланяться, сударыня.
Мне пора приступить к своей нелёгкой миссии —
по очистке леса.
Он сделал шаг назад,
но задержался, указывая на куст багульника у самого русла:
– Если однажды вы… захотите передать весточку —
надкусите вот этот прутик.
– Он посмотрел на неё особенно тихо.
– Это будет означать, что вы обо мне… не забыли.
Багульник, будто услышав, чуть качнул цветочной головой.
Господин Ёж развернулся и ушёл в тень деревьев.
И только шорох листвы и голос ручья остались напоминанием о том,