– Вам этхо ш рук не ш-шойдет-х!
Четыре гостя в подвале. Один – лишний.
Он сидел в полумраке на расшатанном стуле и угрожал. Я видела его вчера: за столом в гостиной, у камина. В дорогом акетоне и с кружевом на рукавах. Он красиво улыбался, показывая белые зубы без пропусков. Весь ухоженный, надушенный – выглядел дороже, чем стоил. Зачем-то хвалил еду и назвал Гуло остолопом.
Сейчас остолоп стоял позади и придерживал его за плечо.
Некоторых гостей в нашем доме видели всего один раз. Этого хорошо стригли и мыли перед тем, как он пошел против моего отца. Безнадежный красивый дурак. Сидит, лишенный всякой чести: нагой, в синяках и ссадинах. Только на бедра ему набросили старую тряпку, которой обычно моют полы или вытирают рвоту со столешниц в бараке. Если бы не я, этой тряпки бы там не было. Отец все еще считал, что я слаба.
– Иш-ш-пот семли дош-штанут, – почти крикнул вчерашний гость, сегодняшний пленник.
Отец повернулся ко мне, присел на одно колено. Его рука не дрогнула, когда он обхватил мою ладонь.
– Бельчонок, слушай очень внимательно…
– Всдерхнут на вее!
– …это будет наш самый большой секрет. Дай слово, что никогда о нем не расскажешь.
– Да, отец.
Не стоило и спрашивать: в отличие от мамы, я всегда на его стороне. Отец поднялся с колена.
– Покажи, – он кивнул нашему псу – Гуло.
Тот вытянул руку пленника: потемневшую, распухшую, с торчащими в разные стороны пальцами, точно лапа у старой зарубленной курицы.
– Прикоснись, – чуть мягче сказал отец и подвел меня ближе.
Пленник завыл. Я поджала губы и провела пальцами по распухшей коже у запястья. Трогать дохлую крысу и то приятнее, чем людей, которых запирает отец.
– Выше, у ладони. Вот так. Чувствуешь?
Нос поморщился сам собой. Кривые линии. Метка, как на быках в загоне. Человек-бык. Я прыснула – и тут же опустила глаза в пол. Взрослые не смеются как дураки.
– Да, отец.
– Запомни ее как следует.
– Два кружка и две черты. Как два солнца и два горизонта, – зачем-то добавила я. – Мать двойного солнца?
Пленник всхлипнул и замычал. Отец покачал головой:
– Может, и так, только священники не носят меток, бельчонок.
«Бельчонок». Называл меня, будто я совсем мала и на меня нельзя положиться.
– Тогда кто он?
