Дыра и первый вздох
Воздух. Первое, что ударило в грудь, едва Анна распахнула скрипучую дверь машины. Не просто свежий. Другой. Он обжигал легкие ледяной чистотой, словно вымытый тысячами дождей и пропущенный сквозь гигантское сито из сосновых игл. Анна вдохнула – глубоко, до головокружения, и закашлялась. Городская сажа, десятилетиями оседавшая в бронхах, взбунтовалась против этой дерзкой, почти болезненной свежести. Запах! Он врывался в ноздри, не спрашивая разрешения: хвоя – терпкая, смолистая, как слезы дерева; земля – сырая, прелая, пахнущая тайной и перегноем веков; мокрые камни и что-то горьковато-сладкое, неуловимое – последнее дыхание увядающих трав.
– Ух! – выдохнул Илья, вываливаясь из машины и тут же спотыкаясь о колдобину. Его золотые локоны взметнулись на порыве ветра. – Пахнет… как в зоопарке! Только без слонов!
– Это пахнет жизнью, Илюш, – поправила Анна, но сама ловила ртом этот странный, непривычно густой коктейль. В городе воздух был нейтрален, фоновый шум. Здесь он был голосом. Громким, навязчивым, полным смысла, который ее городское ухо, забитое сводками новостей и статьями закона, пока не улавливало. Просто воздух, – отмахнулась бы она раньше. Теперь он кружил голову, как шампанское.
Городские дети – Алёна, Катя, Люба – выбрались следом, сморщенные, кутаясь в куртки. Их лица выражали не восторг, а скорее недоумение и легкий испуг перед этой первозданной громкостью тишины, нарушаемой только шелестом листьев да криком одинокой птицы где-то в вышине.
– Фу, сыро, – буркнула Алёна, поправляя дорогой шарф.
– Здесь же микробы… – прошептала Катя, машинально прижимая к груди пса Рыцаря, который, напротив, жадно втягивал ноздрями новые запахи, дрожа от возбуждения.
– А динозавры тут есть? – спросила Люба, озираясь по сторонам с надеждой.
Горожане, – с легкой усмешкой подумал Дом. Привыкли дышать пылью и выхлопами. Этот воздух для них – как чистейший кислород для аквариумной рыбки, выброшенной в океан. Голова закружится, конечно. Но выживут? Интересно.
Ветер, мой старый знакомый и мучитель, не стал церемониться с новоселами. Он не просто дул – он выл. Злобно, по-волчьи, пробираясь в каждую щель моих ослабевших костей, вымещая на нас свою осеннюю ярость. Он свистел в пустых глазницах окон, рвал остатки обоев в моих внутренностях, гнал по двору вихри опавших листьев и пыли. Ледяные иглы дождя, подхваченные его порывом, кололи открытую кожу, заливая щебень у крыльца. Беспощадность. Но и эта ледяная вода, стекая по моим стенам, пропитывала землю у фундамента. Землю, которая питала мой упрямый виноград, заставляя его тонкую, жилистую плеть тянуться сквозь холод и ветер к редким, драгоценным проблескам солнца. Слышишь, дичок? – будто шептал ветер в его листьях. – Держись. Им нужен пример.
