Индивидуальность ржавеет.
Мы – накипь на лице фантазии.
Будни унылыми гримасами усеяны,
Сорняками тела́ проросли из здания.
Но мне
Нельзя походить на "как там этого",
Братья по роду оценят вряд ли, но
Что мне желать от того,
Кто от силы знает одного поэта,
А все ж, на вилы посадят под потолок,
Одежды на части порвут,
Так, что висеть будут майки космами.
Не знаю,
Что плохого увидел люд
В небольшой схожести с Маяковским?
"В своем глазу бревно…" как говорится,
Искать пробелы у оных мерзко и низко.
Но исподтишка…
Огня боятся восковые лица
При открытом поливании близкого.
Но готовы устраивать панибратство,
Ради звенящих
Лузгать ядра пушек.
А рядом с ней мне целое царство
Даже захолустная однушка.
Вы власть до противного лю́бите,
Лебезите пред ней, гнильё,
За спиною бесстыдно смеясь,
Мерзкая до блевоты́ гру́да тел.
А у меня перед ликом её
Как перед Богом
Сердце дрожит, съеживаясь.
И как бы туго ремень не затягивал
Свалятся с бедер поэта брюки,
Ведь из себя извергал и выбранивал
Близко посаженными зырками буквы.
Влажности глаз не сто́ят словечки,
Сочиненные наспех деревянными
И носатыми,
А я верю, мое имя выскользнет в вечность
Как самого даровитого нынче писателя.
На горбатой приходится крест нести
Из словечек гулких скрепленный смолоду,
Пронести эту тяготу по окрестностям
Тесного от пустых голов города;
Добрести до одной, чей затылок украшен
Кудрями и блеском глазики.
Выдам с поличным, что долго вынашивал,
Окрашенное цветом праздника.
