Виктор Сергеевич, Витек, как его все называли, высокий суховатый мужик лет пятидесяти, был в хорошем расположении духа. Из-за приближающегося праздника получку дали на целых два дня раньше.
С Лексеичем и Петром, как обычно, зашли в пельменную. Тамарка, стоя за прилавком в лопающемся на ее фигуре белом халате, в одной руке пряча папиросу, а другую прижав к груди, с жаром, хриплым голосом извинялась: “Клянусь, одно “Каберне”! По-деловому привычно выпили и разошлись. Витьку надо было еще ехать на трамвае.
В такие дни он любил ездить, толкаться среди людей, любил цепляться к пассажирам, разговаривал, шутил.
Иногда, когда нарывался на усталого, сердитого человека, начиналась ругня с обоюдными угрозами: “Давай выйдем!” Но пошуметь Витек умел, на любого мог нагнать страху и тут же, чувствуя, что зашел далеко, начинал съезжать с высоких тонов, улыбался, переходил на вежливость, доходящую до задушевного шепота. Все вокруг облегченно вздыхали, обстановка разряжалась.
Но чаще бывало так, что ему подыгрывали, отвечали шуткой, смеялись. Витек очень любил, войдя в вагон, вцепиться в кого-нибудь взглядом, протиснуться ближе и начать громко задавать “каверзные” вопросы. “Ну, вот вы, вы, товарищ, знаете, что такое парсек?” “Товарищ” поначалу недоумевал. Витек с ухмылкой “Да где уж!” оглядывал рядом стоящих и сидящих людей. “Так, – продолжал он, загибая скрюченный палец, – а какова длина великой русской реки Волги? Что? не слышу!”– тут же говорил он, вытянув шею и наклонив голову, как бы вслушиваясь в ответ. “Далее, что обозначает знак диез? А кто мне ответит, из чего делают витамин С?”
Вопросы сыпались без пауз, как будто бы он заранее знал, что никто не ответит. Да и невозможно ответить, надо быть академиком, а они в трамваях не ездят. При этом он победно переводил вопросительный взгляд с одного лица на другое, поворачиваясь в разные стороны, изгибаясь и наклоняясь, стараясь вовлечь в свой опрос как можно больше людей.
Ему улыбались. Кто отшучивался, кто отворачивался. Иногда спрашивали у него: “А сам-то ты знаешь?” Витек резко, по-птичьи оборачивался на голос и, поджав губы, угрожающе с прищуром выискивал “нахала”, пока другая реплика не привлекала его внимания.
Постепенно все выходили. Витек остывал, но все же искал случая “выступить”. И сейчас, увидев старушку, которая направлялась к выходу с большой коробкой, он участливо спросил: “Не уронишь?” И услышав от нее: “Да нет, милок,” – строго резанул: “Не вздумай!”
