Где к морю синему сбегают склоны гор,
И кипарисы свой ведут немой дозор,
Где в Балаклаве иль у ялтинских ворот
Жил с матерью и с батюшкой народ,
Там Лёша рос. Отец его, сапожник,
Был человек простой, усердный и надёжный.
Хотел он сына ремеслу учить,
Чтоб тот мог честно хлеб свой раздобыть.
Но Лёша, дерзкий, словно дикий кот,
Не знал ни послушанья, ни забот.
Едва отец садился за работу,
Он мчал на площадь, презрев всю дремоту.
С ватагой сорванцов, таких же, как и он,
С церковных крыш сгонял голубий сон,
И в сад чужой, где виноград созрел,
Он лазил, дерзок был и смел.
Отец от горя слёг и вскоре преставился,
И дом их сиротством наполнился.
А сын, как прежде, убегал из дома,
Ему любая праздность так знакома.
Прошло пять лет. И вот однажды к ним,
Когда он с ватагой был неразделим,
Подходит странник, смугл его был лик,
В халате, тюбетейке, ростом невелик.
Он долго на мальчишку посмотрел,
И будто тайный замысел созрел.
«Вот тот, кого искал я столько дней!» —
Шепнул колдун, скрывая блеск очей.
То был Абдул, таджик, чья жизнь – обман.
Он подозвал мальчишку, сунул в карман
Монету, чтоб узнать про род и дом,
И подошёл к Алёше он потом.
«Не сын ли ты Ивана, сапогаря?»
– «Сын, – отвечал, – да только нет отца, я старя
Уж память о нём». И тут таджик-хитрец
Вскричал: «О, горе! Вот судьбы венец!
Твой батюшка мне братом был родным!
Я шёл к нему, надеждою палим,
А он покинул сей печальный свет!
Но ты – его живой портрет!»
Он сунул Лёше в руку серебро:
«Скажи своей матушке, что мне добро
Вернуть пора. Что дядя твой вернулся,
И чтоб очаг для ужина проснулся».
Лёша домой, как на крылах, летел,
Но мать в ответ: «Ты что, с ума слетел?
Нет дяди у тебя! Опять проказы!»
– «Нет, матушка! Он дал мне денег сразу!»
И мать, хоть не поверила словам,
Но ужин приготовила гостям.
И вот стук в дверь. Вошёл Абдул, со слугой,
Что нёс корзину с южной пахлавой.
Он пал на место, где сидел отец,
Рыдал так горько лживый тот мудрец,
Что мать поверила. И он сказал, лукавя:
«Я сорок лет бродил, свой дом оставя.
Но вот вернулся. Вижу, брат мой пал,
Но сын его мужчиной статным стал.
Я лавку для него открою, право слово,
И будет жизнь его богата и здорова!»
На утро Лёшу он одел, как франта,
В рубаху шёлковую, что ярче амаранта.
И вот идут они тропой лесной,
Где пахнет хвоей, солнцем и весной.
Но Лёша голоден, и сапоги тесны,
