Всё, что осталось от прежнего города, напоминало осколки сна, из которого никто так и не проснулся. Не было ни привычного гула машин, ни электронных объявлений, ни даже того уличного шума, который всегда казался фоном, а теперь вдруг исчез, оставив в воздухе не тишину, а какую-то особую вибрацию, едва уловимую, но неотступную. Сергей стоял у окна, разглядывая двор, где асфальт местами прорезали зелёные островки травы, а старые качели, проржавевшие за годы, скрипели от ветра, будто жаловались на одиночество. Он не знал, что делать с этим новым утром: заваривать чай на костре, как привыкли за последние месяцы, или попытаться найти в кладовке остатки кофе, который когда-то был символом нормальности. Катя уже проснулась, но не спешила выходить из комнаты, а Маша, как всегда, спала крепко, уткнувшись носом в подушку и обнимая потёртого плюшевого зверя, которому доверяла больше, чем взрослым.
Первые дни после краха Сигмы были похожи на затянувшийся выходной, когда никто не знает, что делать с внезапно выпавшей свободой. Люди выходили во двор, переговаривались через балконы, делились спичками, солью, слухами о том, что где-то на окраине ещё работает генератор, а в старой школе кто-то раздаёт хлеб. Но чем дальше, тем больше становилось ясно: прежний порядок не вернётся, и теперь каждый день – это не просто выживание, а попытка придумать новый смысл для самых простых вещей. Сергей вспомнил, как ещё месяц назад он спорил с Катей о том, стоит ли разрешать Маше играть с соседскими детьми, которые казались слишком шумными. Теперь же он радовался любому голосу во дворе, даже если это был крик или плач.
В тот день, когда начался рассказ, всё было чуть иначе. Воздух был густым, как молоко, и казалось, что он давит на плечи, не давая вздохнуть полной грудью. Сергей вышел во двор, чтобы набрать воды из колонки, и заметил, что трава на клумбе выросла за ночь вдвое, а на старом заборе кто-то нарисовал мелом круги – большие, небрежные, но почему-то завораживающие. Он провёл пальцем по одному из них, и мел остался на коже, как напоминание о чём-то важном, что он забыл. Павел, сосед с третьего этажа, уже ждал у колонки, разглядывая небо, будто искал в облаках подсказку. – Видел? – спросил он, кивая на круги. – Это дети. Говорят, если нарисовать круг, никто не заболеет. Сергей усмехнулся, но внутри почувствовал лёгкую дрожь: в этом дворе за последние месяцы слишком часто сбывались детские суеверия.
