Лабиринт Осознания: Полет Сороки

Я всегда считал себя человеком обыкновенным. Не героем романа, не художником, чье имя гремит по галереям, и уж точно не бунтарем, способным перевернуть мир. Просто винтик в огромной, хорошо смазанной машине повседневности. Моя жизнь, подобно пожелтевшей газетной вырезке, была предсказуемой, скучной и до боли знакомой. Утро – кофе – метро – офис – метро – ужин – сон. И так по кругу, год за годом, пока само существование не начало казаться чем-то вроде приговора.

Париж, с его огнями, шумом и бесконечными историями, был для меня лишь фоном. Красивой, да, но всего лишь декорацией к моей собственной, невыразительной драме. Я ходил по его улицам, видел влюбленные пары, слышал смех из уличных кафе, чувствовал аромат свежеиспеченных круассанов, но все это проходило мимо, не оставляя следа на душе. Я был зрителем в собственной жизни, отстраненным и безучастным. Мир вокруг кипел, а я варился в собственном соку, ощущая себя прозрачным, едва заметным пятном на холсте бытия. Мои мечты? Они давно покрылись толстым слоем пыли, а амбиции? Кажется, я где-то их потерял, среди бумаг и отчетов, безвозвратно. Я жил на автопилоте, по привычке, без искры, без настоящего вкуса к жизни.

Именно в таком состоянии я и оказался на самой макушке Эйфелевой башни. Не в поисках вдохновения, нет. Скорее, от отчаяния, от смутного желания хотя бы на мгновение вырваться из своей скорлупы, почувствовать что-то, кроме этой удушающей повседневности. Ветер трепал волосы, Париж раскинулся подо мной как мерцающее одеяло, но даже эта величественная панорама не пробуждала в душе ничего, кроме легкой усталости.

И тут она появилась. Сорока. Неожиданно, словно из ниоткуда, она приземлилась на металлическую балку всего в паре метров от меня. Обычная сорока, черно-белая, с длинным хвостом и характерной повадкой. Я бы и не обратил на нее внимания, если бы не ее глаз. Он блеснул. Не просто отразил свет, а вспыхнул, как осколок истины, как нечто, до этого момента скрытое от меня. В этом крошечном, угольно-черном зрачке я увидел не просто птицу, а нечто большее. Не знаю, что это было. Возможно, это была моя собственная проекция, отражение давно забытого стремления к чему-то настоящему. Или же это был первый, едва уловимый