Тёплый утренний свет скользил по стенам, дразня прозрачными лоскутами пыль в старой комнате. Мальчик лежал на кровати, зажав в руках угол простыни, которую когда-то штопала бабушка, и где на краю всё ещё угадывался её ровный, упрямый стежок, словно след тёплой ладони, застывший между нитей.
Он не плакал. Слёзы давно иссякли, оставив только жгучую ломоту внутри, такую, что, кажется, и сердце твоё стало синим, как небо перед дождём, и даже дышать непросто, будто весь мир вдруг стал теснее.
За окном сад дышал сыростью и прохладой, за ночь трава напиталась росой, а вишня, которую бабушка всегда обвязывала тряпками от дроздов, сбросила первый лист. Это был особый сад, не такой, как у соседей, не слишком аккуратный, не загнанный в строгие грядки. Здесь всё росло, как хотело: кусты смородины пробирались в малинник, огурцы взбирались на сирень, а где-то в глубине жили, скрываясь от глаз, невидимые чудеса. Бабушка всегда говорила: «Пусть у каждого будет свой уголок. Иначе не будет в саду радости».
С тех пор, как бабушка ушла, мальчик стал бояться утра, раньше он бежал в сад, едва рассвет коснётся стекла, теперь же замирал в кровати, прислушиваясь к тихому звону в ушах и тому, как скрипит дом, просыпаясь без её шагов. Но сегодня в этом замирании появилась острая щёлка ожидания, почему-то ему казалось, что случится что-то важное.
Когда стрелки часов на старинной тумбочке слились в одну линию, мальчик медленно поднялся. Отец был на работе, а мама уехала к тёте, у неё сегодня рыночный день, и возвращается она только к вечеру, усталая, раздражённая, пахнущая травами и чужими словами. Значит, целый день он принадлежит себе, саду и, может быть, чему-то новому.
Он вышел босиком во двор, земля была холодной, но живой, чуть влажной и будто слабо светилась изнутри. Листья шуршали под ногами, мокрая паутина тянулась между кустами. Около ворот он остановился, вглядываясь в полуразбитую калитку, которую бабушка всё собиралась починить, но так и не починила. На верхней доске, прямо на облупившейся краске, сидела кошка.
Это была обычная бродячая кошка, чёрная, как сажа, с жёлтыми глазищами, в которых отражалось всё: сад, небо, и даже, кажется, его собственная печаль. Кошка смотрела на мальчика, не двигаясь, словно статуэтка, которую поставили сюда, чтобы следить за порядком. Он осторожно присел на корточки, не решаясь ни позвать, ни прогнать.
