«Мама, зачем солнце так кричит?» – приставал малыш к своей маме. Мама у малыша была веселая и расхохоталась, попросила показать как солнце кричит, назвала сынулю Симкой. Симка вытаращил глаза, надул щеки, поставил ноги на ширину плеч и зашипел. Сергею Львовичу Аненкову это так понравилось, что он даже в ладоши захлопал, похвалил соседа по вагону и маму его тоже и пошел в свое купе поезда «Москва-Саранск». Солнце и вправду даже раздражало своей яркостью, слепило до рези в глазах. Весна была пасмурной и медленной. Накануне было несколько настолько беспросветных дней, мрачных как как готические развалины ночью, что Аненков даже на улицу не ходил. Он отсыпался после гонки с изданием монографии и после тяжких конфликтов с руководством. Освобождался из объятий Морфея только поесть да почту посмотреть. И то только до момента, когда его давний дипломник, которого не просто помнил, а часто ссылался на совместную статью, вдруг проявился оригинальным способом – пригласил на вернисаж.
И в его выспавшейся, ничем не отягощенной свежей голове зародилась идея. Прочно поселилась и не захотела выезжать. Да он и не гнал ее, он ее вынашивал. Хорошая же идея, красивая, смелая, перспективная. О ее воплощении было так приятно мечтать.
Долгожданное солнце, богатство апрельских звуков, шум стекающего ручьями снега, звонкие птичьи голоса синхронно включились в тот момент, когда он отдал заявление об уходе с должности профессора универа. «Что так долго ждал? Давно надо было освободить место! Может давно бы погода улучшилась!» – вопил завкафедрой вслед. Сергей Львович достал телефон и отправил его в бан. Стало полегче. И правда: погода-то апгрейдилась. Слякотная темная зима наконец прощалась с городами, лесами и полями. Анненков решил символически расстаться со всей своей прошедшей скорбью методом ритуального убийства контактов. А чем еще в поезде заняться? Он скроллил записную книжку: «Ага, попался, голубчик! Написал докладную ректору о том, что я со студентами занимаюсь до десяти вечера вместо положенных двух часов? В бан и чтоб тебе в раздевалке преподавать!». Аненков тыкал в экран с разной силой, разным персонажам его вузовской жизни доставалось столько, сколько заслужили. Дошел в телефонном справочнике до фамилии заведующего, приостановился, как будто целясь, рьяно поерзал как кот перед прыжком и бац пальцем по экрану: «В бан! Лети фанерой над Парижем, лети! Давно пора освободить место!». Хорошо стало профессору. Он оживился, выпрямился, криво заулыбался оскалом победителя.
