Как идея равенства превратилась в идею гильотины
Равенство. Звучит, как будто из Евангелия выпало. Или как школьный лозунг, написанный мелом на доске. Уравнять всех. Чтобы никто не страдал. Чтобы не было богатых, чтобы не было бедных. Чтобы все делили – и хлеб, и счастье. Это мечта, за которую люди шли в бой. Ради которой убивали. И, как это всегда бывает с красивыми словами, мечта обернулась топором.
История идеи равенства – это не рассказ о справедливости. Это рассказ о зависти, переодетой в справедливость. Потому что никто, ни в одном веке, ни в одной стране, никогда не стремился «поднять бедных до уровня богатых». Всегда – опустить богатых, сбросить, растоптать, смыть в унитаз истории. Чтобы у всех было ничего – но поровну.
Народ не брал Бастилию, чтобы получить право читать Вольтера. Народ её брал, потому что внутри сидели «слишком богатые». И головы, которые полетели на плаху после 1789-го, летели не из-за философии, а из-за бытовой ненависти. Равенство – это когда у соседа тоже корова сдохла. И если ты не можешь купить себе сапоги, ты сожжёшь лавку сапожника. Так рождается «революционная справедливость».
Французская революция, конечно, была витриной. Прелюдией. Учебником. А Советский Союз – его кровавым практикумом. Там уже никто не размахивал томами Руссо. Там махали НКВД-шной винтовкой. Там равенство означало, что нельзя быть ни выше, ни умнее, ни самостоятельнее. Там все были равны – перед доносом.
Идея равенства родилась из боли, но быстро превратилась в оружие. Её подхватили те, кто хотел власти, но не имел таланта. Те, кто хотел значимости, но не имел достижений. Потому что равенство – это идеальная ширма для нуля. Под прикрытием «все равны» можно вычеркнуть тех, кто выше. А чтобы не чувствовать себя ничтожеством – лучше, чтобы и остальные стали ничтожествами. Так равенство стало вектором вниз.
Большевики это понимали интуитивно. Они не предлагали людям свободы. Они предлагали месть. Не «возможность стать кем-то», а «разрешение разрушить всех, кто кем-то уже стал». Революция – это не проект будущего. Это реванш прошлого. Это крик с того дна, откуда никто не собирается выбираться – но откуда можно выстрелить в тех, кто наверху. И каждый выстрел – это акт «справедливости». По-советски.
