Я понимаю – всё уже сказано и не по одному разу. Я осознаю – мои слова ничем не отличаются от миллиардов других, даже сочетания их одинаковы, ибо мы говорим штампами. Это на уровне подсознания – так проще, сразу вытаскиваешь готовый ответ, не нужно сильно напрягаться.
И всё же я пишу. Ещё одну строчку, ещё одну повесть. Без веры в чудо, что это кто-нибудь прочтёт. Без надежды на успех. И даже без особенной любви к читателю – невозможно любить того, о ком ни черта не знаешь.
У одной известной писательницы я нашёл фрагмент, что жизнь – это выхваченные мгновения, запечатлённые в памяти. И довольно всего 5-6 таких фрагментов, чтобы дать представление о жизни того или иного человека. Наверное, она права. Траектория судьбы каждого предопределена и проходит через несколько точек, которые невозможно избежать. Через которые воленс-ноленс придётся пройти, так как фарватер уже размечен, и нет другого пути.
До некоторого дня я полагал, что какие-то прежние ошибки могли бы вовсе не случиться в моей жизни, что я был способен их избежать. Но потом понял – изменить главные жизненные моменты (не терплю слово «судьбоносные», потому что всё в мире судьбоносно) не выйдет ни у кого, как ни старайся. Если тебе уготовано быть обаяшкой, можешь не сомневаться, благодарная аудитория найдёт тебя сама. А уж если ты родился тем, кто всегда где-то на краю, придётся смириться с одиночеством, явно ощущаемым даже в переполненной казарме.
Или, к примеру, чувство вины. Оно сродни таланту – либо есть, либо его нет. Поэтому глупо совестить лишённых этого чувства – кстати сказать, таковых среди моих современников большинство – апеллировать к их состраданию. С чувством вины жить сложнее. В эпоху прекрасной юности моей, когда я только заимел семью и начал самостоятельную жизнь, мать периодически набирала мой номер, когда же я снимал трубку, вместо приветствия начинала с упрёков, что я никогда не звоню ей первый.
– Ты же мой сын, ты всегда должен помнить о родителях. То есть, обо мне. И звонить без напоминаний, – сердито выговаривала она.
