На протяжении веков природа остаётся последним вместилищем человеческой души, свидетелем сотворения любви и поражения греха, священным сосудом, в котором отражается и порочное, и целомудренное. В этой книге я постарался исследовать хрупкую, но нерушимую связь между стихией цивилизации и великой живой красотой, зарождённой ещё до нас. Между исковерканным мировоззрением современного человека и мудростью естественной силы, ещё не тронутой его рукою, проходит едва уловимая нить. В мирской суете мы утрачиваем способность отследить её, но, обретая гармонию, она вновь становится видимой, напоминая о том, что спасение от порока современности – не в попытках бегства, а в принятии окружающего мира, в возвращении к истокам…
Это поэзия саморефлексии, исповедь моего поколения через призму моего восприятия, заглядывающего в бездну собственных противоречий. Она не боится говорить о грязи: о лжи, предательстве, душевной дремоте, – но всегда указывает путь к свету через единственную ощутимую истину. Я постарался передать чувство борьбы двух самых неравнозначных сил – внутренней красоты и расширяющейся жажды возвышения, поэтому традиционные формы стихосложения нередко переплетаются с неологизмами, которые быстро входят в моду и так же быстро гибнут от голода во чреве времени – ибо всё наносное не выдерживает давления.
В каком-то смысле «Смутное время» – это попытка разбудить в читателе древнее, забытое, инстинктивное чувство благодарности за ту жизнь, которую человек самостоятельно отравляет. Связь остроугольного, меланхоличного, но честного прошлого, полного любви и верности, с обезличенным, приторным, доводящим до рвотных позывов настоящим явилась мотивацией для трагедии и, впоследствии, проблематикой не только моего творчества, но и ежедневного выбора миллионов: как поступать правильно, если потерян жизненный ориентир, если стержень, вокруг которого выстраивалось общество, отсох и отвалился, как рудимент? Ответ сокрыт где-то глубоко внутри; он зависит от нашей духовной энергии и некоторых метафизических свойств.
К тому, что происходит вокруг, я с недавнего времени стал относиться с определённой долей сатиры и чёрной комедии, что можно разглядеть во многих произведениях, однако не посмел (и, вероятно, не посмею никогда) не полагаться серьёзно, с возлагаемой данью уважения, на опыт ветеранов искусства: поэтов и мемуаристов,, эссеистов и прозаиков, драматургов и мыслителей, что проносили священное, незримое чувство – надежду – даже в периоды самых сложных нравственных потрясений, на этапах разделения мироустройства. Они не согнулись под валуном той ответственности, что возлагалась на их плечи, но которую игнорировали другие, не обожжённые тревогой за наследие люди, и смогли не только выстоять, но и победить в войне, о которой не принято говорить, ибо последователи искусства повсеместно носят на себе стигмы и терпят укоры тех, кто поднялся выше в общепринятой рабской парадигме.
