Город выдыхал кислый пар промышленных кошмаров, и дождь, мелкий, как бисер самоубийцы, накрапывал уже которую вечность. Он не приносил свежести. Только размазывал грязь по потрескавшимся тротуарам, превращая плевки и собачье дерьмо в абстрактные акварели отчаяния. Нуар смотрел на это из окна своей съемной конуры, где обои отслаивались, словно прокаженная кожа, и думал о стерильности. Не той, что в операционных – белой, пахнущей спиртом и подчинением. А о стерильности небытия. Окончательной тишине после хорошо выполненной работы.
Работа. Его работа. Днем он был винтиком, неотличимым от миллионов таких же, вращающихся вхолостую в гигантском, ржавом механизме под названием «общество потребления очередного дня». Он сортировал данные. Цифры. Чужие жизни, сведенные к ячейкам в Excel. Серые ряды серых судеб. Иногда он представлял, как эти ячейки воспламеняются, одна за другой, превращая монитор в маленький филиал ада. Удовлетворения это не приносило. Только легкую тошноту от собственной банальности.
Настоящая «работа» начиналась с наступлением сумерек, когда город натягивал на себя неоновую маску веселья, а в темных переулках просыпались его истинные инстинкты. Нуар не был обычным хищником. Голод утолялся не плотью, а эхом. Эхом чужого страха, отраженным в расширенных зрачках, в сбитом дыхании, в той немой мольбе, когда маска цивилизованности слетает, обнажая первобытный ужас. Это была его симфония. Его искусство. Пока еще камерное, для одного исполнителя и одного, последнего, слушателя.
Он потянулся, хрустнув суставами. Квартира была пропитана запахом дешевого кофе и чего-то еще, неуловимо-тленного, как старые газеты, в которые когда-то завернули рыбу. Вчерашняя «репетиция» прошла… неплохо. Женщина в парке. Слишком много кричала, правда. Визгливо, как несмазанная дверь в преисподнюю. Не хватало глубины, понимаете? Истинного осознания момента. Она просто хотела, чтобы все закончилось. Банально. Все они хотели, чтобы все закончилось. Никакой фантазии.
Нуар подошел к столу, заваленному распечатками. Планы города, фотографии людей – случайных, выхваченных из толпы объективом его старенького фотоаппарата. Лица, не обезображенные интеллектом или хотя бы оригинальной тоской. Пустые холсты, ждущие его кисти.
– Слишком просто, – пробормотал он, обращаясь к отражению в темном экране монитора. Отражение было бледным, с темными кругами под глазами – клише, но куда деваться от правды собственного износа? – Нужно… соавторство. Нужен резонанс.
