Часть первая
Огромная подушка вдавила Анну в ложбину между стеной и старым диваном – старым, как пожелтевший трамвайный билет в кармане пальто. Здесь, в клетушке шесть на четыре, она плакала каждый вечер. Всхлипывала, накрыв голову полуторакилограммовым мешком с перьями, изготовленным в соответствии с приказом Минздрава СССР от 15 сентября 1988 года.
Она не хотела, чтобы кто-то увидел ее оплывшее лицо и размазанный макияж. Впрочем, предосторожность была излишней. Во-первых, она жила одна. Во-вторых, в таком полумраке всё равно ничего не разглядишь.
С наступлением темноты мир и пространство сужалось до общежития на Малой Савельевской. Окно с марлевыми занавесками заменяло горизонт. Испещренные нотами обои демонстрировали, что случится с комнатой, если использовать партитуру «Лебединого озера» в качестве декора: в магазине таких не купишь.
Ритуальный плач – неизменное завершение дня, особенно после репетиций в оркестре, – прерывался одним и тем же звуком.
Тук-тук.
Привет, Воробей Воробеич.
Крылатый разбойник то стучал в стекло, то издавал тонкие трели, прыгая на карнизе. Чего хотел? Просил корм? Утешал?
Чтобы понимать язык зверей и птиц, надо стать святым. Но сначала, как положено, умереть. В свои 24 девушка предпочитала оставаться в неведении. Пусть себе чирикает! Жалко, что ли?..
Сказать по совести, воробей долгие месяцы был её единственным другом. На рынке знали, что Анна покупает бутылку кефира и два батона. Один себе, другой – птице. Кому ни расскажи, улыбаются, не даром её фамилия – Воробьёва.
Анна поднялась и шагнула к колченогому столику. Щелкнул тумблер. В свете лампы заискрились непослушные рыжие пряди. На пальцах виднелись зеленые пятна от медной проволоки, которой девушка подлатала оплетку смычка.
– Сейчас, мой хороший, потерпи.
Горсть крошек наполнила кормушку за окном, а комнату – ледяной ветер, но закрыть ставни значило вспугнуть птицу.
Девушка стащила свитер через голову, расстегнула лифчик. Руки зябко охватили выступающие ребра. Воробушек любит меня, думает, что не могу отсюда улететь, считает, будто я в западне.
А вдруг пернатый прав?
Я – музыкант, но что имею в жизни? Славу, аплодисменты, концерты… Всего этого как не было, так и нет.
Репетиции, репетиции и вновь репетиции, – вздохнула Анна, взяла с подоконника газету и в тысячный раз прочла статью. Заголовок гласил: «Оркестр „Колос“». На фотографии он – Максим: застыл в черном фраке с палочкой в руках, высокий, стройный и гордый. Дурацкая жизнь, пожаловалась она воробью, учишь партии, бреешь ноги, выходишь на сцену. Улыбка фиксируется будто на клей, худеешь, пока любое реквизитное платье не начинает сидеть на тебе как влитое. Слепнешь от прожекторов, глохнешь от громкой музыки, а потом дирижер командует: «Всем спасибо! Основной состав – завтра работаем в ДК Горького, запасные – увидимся на следующей репетиции. Во вторник, как обычно».
