Май. За окном – молодая береза, нежная, в яркой зелени, будто сама юность заглядывает в мою квартиру. А мне – сорок семь. Не женат. Инвалидность. ДЦП.
Я сижу у компьютера, а рядом – мощный пылесос, который я вчера так и не включил. Он стоит, как немой укор: «Ты должен был убраться. Но ты не смог. Опять».
Береза шелестит листьями, ловит ветер, тянется к солнцу. Ей – года, мне – почти полвека. Она только начинает жить, а я… Я уже смирился. Или просто устал бороться?
Соцработница говорит: «Вам бы помощь по хозяйству, Сергей Иванович». А я отмахиваюсь. «Справлюсь». Но пылесос так и стоит. И береза растет.
А потом – скрип двери. Соседка, Лида, заглядывает: «Чайку не хотите? Я пирог испекла». Я киваю, но внутри – ком. Она добрая. Слишком добрая. И мне стыдно. Потому что я знаю: она жалеет.
Береза смеется в окно. А я думаю: «Вот вырастет – и меня не станет».
И пылесос молчит.
Пылесос так и стоит. Немой. Тяжелый. Как все, что я не сделал.
Лида наливает чай. Аромат корицы и теплого теста заполняет комнату. Она говорит о погоде, о внуке, о том, как быстро летит время. Я киваю. Но слышу только шелест березы.
– Сергей Иванович, вам точно не помочь с уборкой? – Она смотрит на пылесос, потом на меня. В ее глазах – не только жалость. Что-то еще. Может, страх. Страх того, что однажды она постучит, а я не открою.
– Спасибо, Лида. Позову, если что.
Она вздыхает, оставляет пирог на столе и уходит. А я остаюсь. С пылесосом. С березой. С этим комом в горле, который не проглотить.
Я смотрю на дерево. Оно так легко качается на ветру, будто и не весит ничего. Будто земная тяжесть – не про него. А я? Я – это кости, которые не слушаются. Это лекарства на полке. Это пустые «завтра», в которые я все меньше верю.
Но вот – порыв ветра. Береза резко наклоняется, листья вспыхивают на солнце, и мне кажется, она вот-вот сорвется, улетит. Но нет. Она выпрямляется. Снова.
Я вдруг чувствую, как пальцы сжимаются в кулак. Непроизвольно. Болезненно.
– Хватит.
Голос звучит хрипло, будто не мой. Я тянусь к пылесосу. Провод запутывается, я роняю насадку. Руки дрожат. Но я включаю его.
Он ревет. Глухо, неистово. Как будто кричит за меня.
Береза за окном будто замирает – присматривается. А я медленно, коряво, но веду шланг по полу. Пыль поднимается столбом. Я кашляю. Но не выключаю.
