Глава 1. Пыль и пергамент
Воздух в читальном зале архива городской библиотеки Фальтико был густым и неподвижным, как вода в давно забытом колодце. Он пах вековой пылью, кислым клеем старых переплетов и едва уловимой, сладковатой нотой тлена, которую источали ветхие страницы. Для большинства людей это был бы запах запустения, но для Петто он был ароматом порядка, незыблемости и – самое главное – истории, застывшей во времени.
Петто, или Пётр Романович, как значилось на медной табличке у входа в их фамильное дело – «Архивное бюро Вороновых. Основано в 1834 году», – склонился над большим дубовым столом. Его поверхность была испещрена царапинами и чернильными пятнами – молчаливыми свидетелями работы поколений его предков. Под ярким светом настольной лампы с зеленым абажуром лежали два гиганта прошлого: пожелтевшая, потрескавшаяся на сгибах карта Фальтико 1888 года и более поздний, но не менее внушительный план города 1952 года.
Его пальцы, удивительно аккуратные для его слегка грузного телосложения, осторожно водили по линиям старой карты. Он сверял названия улиц, расположение давно снесенных церквей и очертания кварталов, ныне погребенных под асфальтом и бетоном новых районов. Работа была кропотливой, требующей внимания, которое Петто отдавал ей сполна. В этом мире четких линий, условных обозначений и строгих дат он чувствовал себя на своем месте. Хаос и суета современного Фальтико, гудевшего за высокими стрельчатыми окнами архива, казались ему чем-то далеким и не слишком реальным. Настоящая реальность была здесь, под его пальцами, на хрупкой бумаге.
Сегодня он выполнял рутинный запрос от местного краеведа – уточнял границы бывшей Купеческой слободы для какой-то статьи. Петто медленно передвигал лупу с толстым стеклом по карте 1888 года. Вот она, слобода: кривые, узкие улочки, тесно прижавшиеся друг к другу дома, обозначенные мелкими прямоугольниками. Он нашел нужный участок, отметил его карандашом на своем блокноте и перевел взгляд на план 1952 года.
Здесь все было иначе. Широкие проспекты, типовые сталинки, парк на месте снесенного рынка. Слобода исчезла, стертая волей архитекторов и строителей новой эпохи. Петто привык к таким метаморфозам города – Фальтико постоянно пожирал сам себя, строя новое на костях старого. Это был естественный, хоть и немного печальный, по мнению Петто, процесс.
