(Военная быль)
И теперь, когда все мы скорбим и печалимся, потому что все опечалены, будешь ли ты печалиться об одном сыне твоем?
3 Ездры, 10:8
Немцы пришли в Устье в первых числах января сорок второго. В бутырке Анны Егоровны поселились трое. Один из них – совсем молодой парень с худым, обмороженным лицом – показался Анне Егоровне сверстником Вани, осенью ушедшего на фронт.
Она перебралась жить в рассохшуюся баню, стоявшую на отлогом берегу реки, через дорогу. Взяла с собой только письмо Васи с фотографией, вложенной в конверт. Пока что это было единственное письмо от него. Он писал, что служит недалеко от Устья, в райцентре и, как только представится возможность, обязательно приедет повидаться. Анна Егоровна читала письмо сына ежедневно, порой по несколько раз, хотя оно давно было затвержено ею наизусть. Но ей было важно касаться пальцам этого тетрадного листа из серой бумаги в крупную клетку, который держала рука сына, выводить вместе с ней глазами каждую букву, физически ощущать нажим химического карандаша.
Хотела она взять с собой и белые с красивой кожаной оторочкой валенки – Васин подарок с первой зарплаты после окончания им ремесленного училища, да молодой немец, увидев, как она надевает их у порога, с восхищенно-сердитыми выкриками забрал их у нее. Пришлось надеть оставшиеся от мужа (он сгинул в финскую войну) старые ботинки, большие, тяжелые, из местами потрескавшейся, но все еще надежной кирзы.
На следующий день всех взрослых устьинцев погнали на работу – рыть окопы на пустоши Барбач, лежавшей на востоке за деревней, между рекой и лесом. Тиханыч, пьющий бессемейный мужик, уцелевший из-за своей астмы от осенних мобилизаций и назначенный теперь немцами старостой, определил Анну Егоровну в бригаду, посланную рубить лес для брустверов.
До делянки было километров семь. Немцы выделили для перевозки бревен грузовик, нашлись также две лошади из колхозной конюшни и сани.
В лесу было безветренно и тихо. Делянку занесло глубоким снегом, отметившим белыми холмиками пни и волнами легшим на поваленные деревья; кое-где необрубленные сучья приподнимали белую пелену. Глухая снежная стена высилась вокруг – казалось, снег забил все просветы между деревьями.
Но уже через час все изменилось – делянку изрыли следы человеческих ног и длинные борозды, оставленные бревнами, которые волокли к грузовику и саням, запахло горьким дымом костра, тишину раскололи звонкие звуки рубки. От первых ударов топоров на людей бесшумно падали мягкие, рассыпчатые горы, оставляя в воздухе искрящуюся снежную пыль; потом слышался сухой треск, ствол, качнувшись, падал в снег и на мгновение исчезал в клубах взвившегося белесого праха.
