Я назвала её мамой
Глава 1
Диана сидела у окна, прижав к груди старую куклу с потёртым платьем, которую мама подарила ей на четвёртый день рождения. За окном сыпал мелкий снег, и фонарь у крыльца бросал золотистые блики на сугробы. Она любила эти тихие вечера, когда папа возвращался с работы, снимал пальто, пахнущее морозом и машинным маслом, и, улыбаясь, спрашивал: – – Ну, моя принцесса, что сегодня в садике было?
Диана отвечала коротко, но внутри всё пело: он здесь, он её, и никто не мешает. Довольно часто из садика её забирала бабушка, но были дни, когда папа сам заходил за своей любимицей.
Сегодня в доме пахло картошкой с укропом и горячим чаем. Папа, как всегда, гремел посудой на кухне, напевая что-то из церковных псалмов. Диана сползла с подоконника и, шлёпая босыми ногами по холодному полу, подбежала к нему.
– Пап, а ты сегодня будешь читать про медвежонка? – спросила она, теребя его рукав. Владимир обернулся, его лицо, усталое, но мягкое, осветилось теплом.
– Конечно, Ди. Какой же вечер без медвежонка?
Но в груди у Дианы всё равно ворочался маленький колючий комок. Вчера она слышала, как бабушка, поправляя очки, шептала папе за дверью:
– Володя, тебе надо жить дальше. Диане нужна мать, а тебе – жена.
Диана тогда зажала уши и убежала в свою комнату, но слова всё равно догнали её, как тени. Мать? Какая ещё мать? Её мама была одна, с тёплыми руками и голосом, который до сих пор звенел в снах. А папа… Папа принадлежал ей, Диане, и никому больше.
Когда он закончил мыть посуду и пошел проводить дочку спать, она забралась к нему на колени и крепко обняла.
– Пап, мы ведь всегда будем только вдвоём, правда?
Владимир замер. Он посмотрел на дочь – её большие серые глаза, такие же, как у Лены, блестели тревогой.
– Ди, – сказал он тихо, погладив её по голове, – я всегда буду с тобой. Всегда.
Но в его голосе было что-то, чего она не поняла, – будто он смотрел куда-то далеко, туда, где её детский мир не мог его удержать.
Позже, когда Диана, в пижаме, лежала под одеялом, а папа читал ей про медвежонка, который искал мёд, она вдруг сказала:
– Пап, я не хочу, чтобы к нам кто-то приходил. Никогда.
Владимир закрыл книгу, помолчал. За окном ветер гнал снег, и в тишине дома его молчание было тяжёлым, как старый сундук на чердаке.
– Спи, моя девочка, – наконец сказал он, целуя её в лоб. – Всё будет хорошо.
