Не рассудок управляет любовью…
Мольер
Старательно тайны свои береги.
Саади
Издали казалось, что вертолет горит – ластается по небу дымящаяся страшная головешка, оставляя за собой длинный сизый хвост, – еще немного, еще самая малость, и головешка клюнет носом, с визгом, с воем, вышибающим сыпь на коже, с треском пойдет к земле, задевая макушки деревьев, сбивая сучья и тяжелые сосновые лапы.
Но вертолет не горел, нет, он уверенно и спокойно шел дальше.
Когда на здешнюю землю наваливается холод, сдавливая все вокруг, превращая снег в жмых, заставляя ежиться сугробы – а сугробы в сильные морозы, сжимаясь, шевелятся как живые, – он рвет ноздри, рот, затыкает горло твердыми непроглатываемыми пробками, выдавливает глаза. Воздух становится сухим и горьким, в нем не остается ни капли влаги, почти ни грамма кислорода, и потому вертолет на ходу дымит, судорожно перебрасывая свое грузное тело по воздуху, рубит с отчаянным хрипом небесное сухотье, перхает мощным движком, задыхается, пуская из выхлопных патрубков длинные струи, оставляет позади дымные следы. На целые сто-полтораста метров тянется за машиной сизый шлейф.
Люди, когда видят в такую пору вертолет, невольно останавливаются, задирают головы и, ловя громкий надсаженный стук его, следят за полетом чадящей диковинной машины, чутко прислушиваются к хлопанью лопастей – нет ли в них какого сбоя?
Надо заметить, что вертолеты тогда, в начале шестидесятых годов, были большой редкостью – не то что сейчас, использовали их при самой крайней необходимости, когда беда брала за горло: погибали люди или еще какая напасть сваливалась на них, кончалась еда, горючее, запчасти – то, без чего прожить было нельзя.
Вертолет вел Константин Николаевич Корнеев, безотказный летчик, готовый подниматься в воздух даже в пургу, когда на улице пальцев на руке не разглядеть – метет густо, дома жалобно скрипят бревенчатыми толстыми стенами – их допекает ветер, птицы, попрятавшись в снег, мерзнут, коротая худое время, и вся жизнь на земле вообще сходит на нет. Никто не летает в такую погоду, а Корнеев летает. Конечно, такие полеты не могли продолжаться до бесконечности – где-нибудь да должна была ветка надломиться, но пока: тьфу, тьфу! Корнеев, когда думал об этом, весь мрачнел, на переносице собирались ломкие глубокие складки, в глазах застывала то ли усмешка, то ли печаль, не поймешь поначалу, что…
