I
Река Эско, Камбре, Франция, 1917 год
Мы знаем: жизнь – конечна. С чего б нам тогда верить, будто смерть длится всегда?
* * *
Тень птицы переместилась через холм; самой птицы он не разглядел.
* * *
Его утешали определенные мысли:
Все пронизывается желанием; ничто человеческое нельзя от него очистить.
Мы способны думать о неведомом лишь в понятиях ведомого.
Время нельзя привязать к скорости света.
Прошлое существует как миг настоящего.
Быть может, самое важное нам известное не может быть доказано.
Он не верил, будто тайна в сердце вещей расплывчата, смутна или несоответствие, а считал ее местом для чего-то в нас совершенно точного. Он не верил в заполнение этого места религией или наукой, а считал, что нужно оставить его в целости; вроде безмолвия, или немоты, или длительности.
Быть может, смерть – лагранжиан, быть может, ее возможно определить принципом стационарного действия.
Асимптотика.
Мгла курилась, словно погребальные костры под дождем.
* * *
Возможно, взрыв отобрал у него слух. Деревьев, чтобы определить ветер, ветра, подумал он, вообще никаких. Шел ли дождь? Джон видел, как поблескивает воздух, но на лице у себя влаги не ощущал.
* * *
Мгла стирала все, к чему прикасалась.
* * *
Сквозь занавес своего дыханья увидел он вспышку, выкрик света.
* * *
Было очень холодно.
Где-то там – его драгоценные сапоги, его ноги. Надо бы встать и поискать их.
Когда он ел в последний раз?
Есть не хотелось.
* * *
Просачивается память.
* * *
Падал снег, ночь и день, снова в ночь. Безмолвные улицы; по ним не проедешь. Они решили пойти друг к дружке пешком через весь город и встретиться посередине.
Небо – даже в десять вечера – было фарфорово, бледная плотность, от которой снег отсоединялся и падал. Холод очищал – благословение. Оба они выйдут в одно и то же время и не собьются с маршрута, будут идти, пока не найдут друг дружку.
* * *
Вдали, в густом снегопаде Джон увидел обрывки ее – с лакунами, мерцая: темная шляпа Хелены, ее перчатки. Пока еще трудно было сказать, насколько она далека. Он стряхнул снег со шляпы, чтоб и Хелена сумела его увидеть. Да, она подняла руки над головой – помахать. Против белизны неба и земли различались только ее шляпа и перчатки да пылеватый желтый мазок уличных фонарей. Он едва чувствовал свои ноги или пальцы на руках, но остальному ему было тепло, чуть ли не жарко от ходьбы. Он затрепетал от вида ее, от крупицы ее. Она была всем, что ему важно. Он ощущал незыблемое доверие. Вот они сблизились, но идти быстрее не могли. Где-то между библиотекой и банком они схватили друг дружку так, словно были единственными людьми, оставшимися на свете.
