или сорок лет спустя
Солнце ласково касается моей щеки и предупреждает как приятель-заговорщик: ох, повеселимся. Весна. Снег безнадежно посерел и превращается в лужи. Пора.
Солнце!
Вижу тебя в потеплевшем окне,
В снегу,
что не выдержал ласки твоей и заплакал…
В слезах,
Которые проливают сосульки,
Прощаясь с жизнью…
Это не я. Это стихи моего старшего брата Лешки, которые я бережно храню. Весна пробуждает во мне детство, когда можно было с братом, старше меня на пять лет, отправиться в валенках по лужам и испытывать от этого радость. Воспоминания и ощущения детства – самое большое сокровище. Как родник возле моего деревенского дома. Хочется сбросить оболочку пожилого человека, словно зимнее пальто за ненадобностью.
Я остановился перед лужей, которая в детстве в воображении легко превращалась в озеро. Можно, конечно, обойти… Посмотрел по сторонам, нет ли знакомых – и прыгнул! Голова немного кружится, но чувствую себя победителем. Теперь можно перейти на степенный шаг, как полагается человеку под шестьдесят. Тем более, что подхожу к нашей школе, из‑за круговой конструкции похожей на бублик, с отростками пристроек. Магический круг двора. В нем завершается уборка снега автоматическим мини-трактором, которому мешает ватага мальчишек. Наш учитель кибернетики Семеныч корректирует из окна, как машина-робот пытается справиться с уборкой, не повредив любопытных ребят. Они хотят заглянуть за стекло кабины – не прячется ли там кто‑нибудь. Увидев меня, отступили. Директор все‑таки. Я укоризненно покачал головой и скорее прошел мимо, чтобы не мешать ребятам и не выдать свою мальчишескую беспечность.
Охранник без моего вопроса сказал:
– В медпункте.
Это про мою Наташу. Наталью Михайловну. Я заспался, потому что видел сон, как десятилетним мальчишкой, в трусах и майке, босиком, бегу за братом. Он не обгоняет меня, а бежит рядом, делая глубокие вдохи, Майка сбилась, и видна дырка, неосторожно зацепился где‑то. Вот попадет от мамы. Нет, не попадет – это же сон. Проснулся, а Наташи уже нет. На кухне записка: «Доброе утро, соня. Завтрак на плите». Мои любимые сырники были еще теплые. Хорошо.
Переполненный приближающейся весной и детством, врываюсь в кабинет – и замираю на месте. Наташа представляет собой тихую бурю. Лицо спокойное, чуть подрагивают губы, но в любимых коричневых глазах сверкают молнии. Чем я провинился?
