Тусклые фонари окрашивали проезжую часть и близлежащий тротуар в тепло–желтые цвета. По пешеходной части на шпильках, похожих на иглы шприцов, шла девушка в бежевом пальто. Её волосы скрывались под платком, украшенным славянскими узорами, одна рука была прижата к телу – на ней висела темная сумка, а вторая была занята дымящейся сигаретой.
В воздухе витала тишина, которую разбавлял плеск капель с мокрых сливных труб. Всё было пропитано сырым и тягучим запахом листвы, из–за которого каждый вдох сопровождался шмыганьем. Девушка ненароком остановилась. Её лицо скривилось в нечто, напоминающее брезгливость. Громкий чих нарушил идиллию. В луже под каблуками тлел дым погасшей сигареты.
Девушка недовольно прошипела что–то себе под нос и отошла к стене у поворота в переулок. Желтые лучи до этого места практически не доходили, а облачное небо не давало Луне озарить своим отражением бесконечные, темные, как космос, лужи. Девушка стала копаться в сумочке.
Из темного переулка послышался звонкий шум – что–то упало. Курильщица даже не посмотрела в ту сторону. Некоторое время оттуда больше не доносилось никаких звуков, но потом плеск капель сменился шлепаньем чьих–то ботинок по тем же лужам. Можно было услышать тяжелые вздохи, но женщина была так погружена в поиски источника желанного никотина, что не обращала на это никакого внимания.
Во мраке блеснуло лезвие бритвы, сплавленное с пластиковой ручкой. В тот же миг это орудие оказалось у шеи женщины. Та превратилась в мраморную статую – бледную и неподвижную.
–– Сумку, – просипел обладатель толстой и покрытой не то волосами, не то грязевой корочкой руки.
Девушка легонько подвинула руку и её дорогой аксессуар свалился на гниющий асфальт. Она тяжело глотала слюну. Мужчина в переулке протянул свою вторую руку, больше напоминавшую лапу жуткого зверя. Она утащила сумку во мрак. Судя по тому, что положение заточки у горла практически никак не изменилось, ублюдок был ниже жертвы.
– Сейчас пойдешь со мной, – сказал он своим сиплым и свирепым голосом.
Во рту у девушки пересохло. Лезвие чуть отдалилось от шеи, но это был приказывающий жест, а не освобождение. Невинная внимательно смотрела на руку, от которой зависела её жизнь. Вдруг из темноты появилась чья–то бледная кисть и твердо схватила то ли грязную, то ли мохнатую лапу. С легкостью, будто это был опавший лист, она взяла и увела остервеневшую руку во мрак. Послышался надрывистый, почти звериный писк и звонкий шум.
