В ночь на тридцать первый день стены красного дома с жестяными химерами – их грозными заледеневшими пастями обращались к земле водосточные желоба – огласил хриплый мужской вопль:
– Mea culpa! Mea culpa!
Надо вам сказать, что дом этот был отдан под нужды инквизиционного трибунала.
– Mea culpa! («Моя вина!») – доносилось со двора.
Крики несчастного переходили в сдавленные рыдания.
Братья-доминиканцы переглянулись:
– А давайте не пустим его, – предложил брат Лотарь.
В своей прежней домонашеской жизни он служил герцогским шутом.
– Околеет бедолага, – вздохнул брат Бернар и бережно уложил с ножа на ломоть хлеба колёсико кровяной колбасы.
В хлебе блестели запечённые орехи, чернел изюм. В медном блюде, полном бликов светильников, сочились жиром толстенные карпы.
– Замёрзнет – прикопаем с утречка, – пошутил брат Лотарь и глотнул сливовой настойки.
– А я вернусь из этой волчьей дыры в Страсбург! – подхватил брат Фома. – Только-только отписали оттуда, что старик наш почти размяк на цепи. Да на хлебе и на воде, да в кандалах, да в камере без окон. Скоро будет готов указать на своих собратьев. Хочу помочь его признаниям сам.
– Это сапожник твой? – спросил у брата Фомы брат Лотарь. – Он ещё настоятеля собора вороным конём и молоденькой кухаркой попрекал?
– Вроде не он.
– Да нет, он! Тот, который потом пьяным кликушествовал на ярмарке. – Брат Лотарь забарабанил пальцами по столу. – Орал там как недорезанный, что Святые Дары, принятые из таких нечестивых рук, как у нашего настоятеля, в гадов и в жаб превратятся.
– Нет, кликушествовал Жиль Башмак трезвым, – отвечал брат Фома. – Пьяниц среди вальденсов не бывает. И кликушествовал он не на ярмарке, а когда мы его арестовывать пришли. Он наутро прочитал в протоколе, как себя вёл, – у вальденсов все башмачники грамотные – устыдился, чего нам наговорил, – раскаялся.
– Mea culpa! Mea culpa! – неслось со двора.
– Хвала вразумляющим! – кротко улыбнулся брат Лотарь.
Годы монашества почти отучили его гримасничать и хохотать. Вот и теперь вместо того, чтобы снова подметить нечто забавное из жизни башмачников-еретиков, он неловко потянулся через стол и выудил из блюда мочёное яблоко.
