Когда в универе я впервые начала читать Ницше, я подумала: это вздор. Заратуштра никогда не сказал бы таких вещей; он никогда не сказал бы, что бог умер. Заратуштра, может, и не верил в богов – но он верил в людей, а разве, в сущности, это не было одним и тем же?
Заратуштра никогда не ушёл бы в горы, тем более – на десять лет, тем более – в компании змеи и орла. Он любил и орлов, и змей, конечно же – именно поэтому он не заставил бы их терпеть своё общество. «Терпеть» – так он о себе говорил, хотя его хотелось «терпеть» бесконечно.
Он никогда не стал бы признавать себя лучше других, хотя он определённо знал сотни непостижимых для обычных людей истин, и, если уж на то пошло, он на самом деле был лучше других. Но он никогда, ни за что на свете не стал бы провозглашать себя лучшим и пытаться кого-то увести за собой.
Заратуштра был совсем другим: у него были глаза цвета янтарного мёда и волосы, в которых запутывались, играя, солнечные лучи. Он рисовал в тени деревьев кружево листвы и стелил его, словно скатерть, на большие горячие камни. И затем неизменно нарезал самодельным ножом яблоки на большие сочные дольки, и угощал меня, и я ела, и сладость этих яблок до сих пор теплится где-то на кончике моего языка.
Заратуштра действительно говорил: его голос перекликался с журчащими голосами прекрасных морских пери и с бурлящим смехом дивов, населявших истоки рек. Заратуштра шептался со звёздами по ночам, а потом бежал ко мне ранним утром, чтобы поделиться со мной услышанным. Он говорил мне о том, что в нас, людях, течёт кровь и что она неспроста солёная на вкус, словно морская вода. Заратуштра говорил мне, что мы все когда-то давно вышли из моря – и рано или поздно мы все обязательно вернёмся домой.
На зачёте по философии я наотрез отказалась отвечать по этой книге, и меня отправили на пересдачу. Я не особо противилась, потому что мне важнее была правда, пусть даже я тогда уже не помнила наверняка, что именно было правдой.
Тот Заратуштра, которого показывал Ницше, был подделкой.
Мой был настоящим.
