Четвертый Маюс,
год Ворона.
Полдень
– К сожалению, некоторые сведения о нашем мире навсегда утрачены, – рассказывал звездочет Сайрус, поглаживая свою длинную почти до пола бороду, заплетенную в сложную косу. Он так увлекся, что не замечал, что она покрылась чернильными пятнами. – Например, его название. Его уже никто не помнит. Но… Ваше высочество? Принцесса Розалина!
– А? – от неожиданности я даже подпрыгнула на месте. – Не люблю свое полное имя, учитель. Вы же знаете!
Но звездочет так посмотрел, что внутри все сжалось.
– А я – когда меня не слушают и занимаются, – Сайрус поймал мой бегающий взгляд и резко поднял голову, – всякой ерундой. Ну-ка, иди сюда.
С помощью сломанной стрелы-указки он сбил сложенную из бумаги птичку, которую я наколдовала у себя под партой пару минут назад. Она уже минут пять парила в воздухе и даже пару раз взмахнула крыльями. Как живая!
– Вы порвали птичке крыло! Теперь она не полетит никогда! – от моего хныканья бумага моментально вспыхнула, едва не опалив бороду звездочёту. К счастью, он вовремя успел одернуть руку.
– Ваш отец будет извещен об этой выходке, принцесса. Смотрите, он вообще запретит вам колдовать. Ему и так это не нравится, – эти слова старик произнес куда-то себе в бороду, но я все равно услышала. – Сколько раз я вам говорил, что магию можно использовать…
– … только в вашем кабинете! – закончила я с ним в унисон. – Знаю, учитель. Простите, этого больше не повторится. Пожалуйста, не говорите папе. Не хочу портить ему настроение в такой важный день.
Чтобы заставить стариковское сердце растаять, не нужна никакая магия, кроме самой древней – милая улыбка и большие-большие глаза. И все! Учитель Сайрус на самом деле не был плохим, он тоже владел магией, я учусь у него с тех пор, как смогла начать ходить. Люблю его, несмотря на его ворчливость и небольшую забывчивость, особенно по части чернильных пальцев.
– Пользуетесь запрещенными методами? Не выйдет! Хотя глазки у вас сегодня особенно ярко блестят.
– Правда? И вы тоже заметили? – не переставая улыбаться, я тряхнула головой, и длинные, слегка вьющиеся темно-пшеничные волосы немного растрепались.
– Тоже? – переспросил старик. – А кто еще?
– Матушка, – я чуть вперед и подперла руками голову.
Но звездочет уже вернул своему лицу привычную невозмутимость, даже плечи расправил.
