Снег вихрился и летел сразу со всех сторн, нестерпимо-белый и обжигающе-холодный, жалящий открытые руки и щёки словно тысячей маленьких игл. Метель ещё только начиналась, и девушка, почему-то одетая в блестящий чёрный плащ и высокие сапоги в пару к нему, могла видеть бескрайнее белоснежное поле, нигде не потревоженное следами человека или птицы. Неестественно ровное. Невозможно тихое. Несуществующее.
Она оказалась тут случайно: шла по городскому парку, разговаривала с подругой по телефону, подробно рассказывая об очередном неидеальном свидании… Что было дальше, она помнила смутно.
Кажется, она говорила что-то вроде «да чтоб меня черти взяли, если я ещё раз соглашусь встретиться с этим хамом». Говорила в сердцах, точно зная, что ещё не раз и не два встретится с ним в кафе и в кино, и даже в своей собственной спальне.
Кажется, перед её ногами кто-то промелькнул: то ли ящерица, то ли змея – тогда девушка ещё подумала, что ползучему гаду в начале октября уже пора бы спать, забившись в глубокую нору.
Потом кто-то вкрадчиво и непререкаемо позвал её – кто-то, сидящий в кустах, в которые прошмыгнула рептилия. И она пошла, шурша разноцветной опавшей листвой, задевая полами плаща неровно подстриженные ветки. Пошла потому, что не представляла себе, как можно ослушаться этого властного голоса, этих неясных, но непререкаемых слов.
И оказалась здесь. Одна, в безбрежном царстве снега и мороза.
С некоторым усилием она вспомнила своё имя: Ольга. Фамилия и даже имена подруги и парня, с которым она так опрометчиво зареклась видеться, казались стёртыми, запорошенными вездесущим снегом, так же, как и имена и само существование родителей, профессии, дома… В сумочке – миниатюрном клатче, вмещающем в себя только помаду, телефон и пачку сигарет с зажигалкой, подсказок не нашлось тоже. Телефон не реагировал ни на нежные прикосновения к экрану, ни на тряску, ни на отчаянные нажатия на кнопку включения. В сердцах Ольга размахнулась, собираясь вышвырнуть прочь бесполезный кусок электроники, но рука замерла на середине жеста, словно кто-то остановил её, и телефон вернулся в сумку.
Стоять на месте становилось неуютно: холод, до того покусывавший только голову и руки, пробрался под рукава плаща – к тонкой шерстяной водолазке, к плотным джинсам, заправленным внутрь высоких сапог.
