ЦВЕТ БЕЛЫЙ
Я – Юнус эфенди, сын Нурмагомеда,
живу и умру на земле предков.
Отец мой два раза побывал в Мекке
на белом верблюде,
и там же счастливо почил
в шаге от рая.
Рассказывают,
я в морозный день родился,
Точной даты никто не знает,
но помнят, что в ту ночь
волки с миром вошли в хлев,
чтобы согреться дыханием коров.
Обошлось без крови,
но коровы перестали
давать молоко.
Хлопья бесконечного снега
белизной покрывали пути и леса,
слепили окна домов.
Дороги тогда замело,
Кобыла в сугробах завязла,
когда к повитухе спешили
и роды пришлось принимать отцу.
Мать страдала в потугах,
сползая с перин на жесткий килим,
что лежал на полу.
Стонала, волчицею выла, шептала молитву,
ногтями впивалась в узоры ковра.
В это мгновение, спасаясь от стужи,
влетела, ворвалась большая птица,
раня об осколки белые крылья,
закружилась над мамой, роняя перья.
Неожиданный страх пересилил страдания,
мать исторгла меня, и я выпал
на палас из шерсти агнца,
когда-то похищенного
дядей Махмудом
в соседнем селе.
Потом наступила весна,
растаял снег, горы воскресли,
родники проснулись,
блестя серебром.
Реки потекли туда,
откуда возвращались
перелетные птицы.
И мать отстранила меня от груди,
но я продолжал созерцать
снег и молоко,
снег и молоко год за годом.
Каждое утро я кормил белую кобылу,
щекотал себе лицо пером израненной птицы.
Спустя годы мне открыли тайну:
кобыла была саврасая,
а перо птицы – тоже не белое,
И я с горечью понял,
что пришел в этот мир
наполовину слепым и наполовину зрячим.
Поле моего зрения лишено красок, света и порядка,
все вокруг меня свалено, как попало,
так ощущает себя человек, слышащий речь,
но не музыку.
Только белый цвет подавал надежду,
сохраняя свою непорочность, как молитва.
Я видел мир простым и скучным,
различал цветы по запаху
и все равно тысячу раз благодарил Бога,
ибо нет ничего прекрасней трепетного белого цвета
для того, кто может созерцать только белое.
Так я и рос, легким, как пух, и счастливым, как пчела,
помогая отцу на пасеке, а маме, – в хлеву.
На лугу я носил косарям воду из родника
и бегал за белыми бабочками,
улыбаясь их порханью.
Рос послушным и трудолюбивым,
задавал вопросы, я был любопытным,
потому как весь мир для меня состоял из догадок.
Когда мне минуло двенадцать, я понял,
снег – ни при чем,
я заблудился в себе.
Беспомощность приумножалась сверстниками, –
они смеялись надо мной во время новой игры:
