Императорский двор. Столица мира и покоя.
Присыпанная лепестками дворцовая площадь пустовала. Облетела сакура, и все кругом было белено: каменные ступени лестниц, веранды, черепичные крыши и многоярусные пагоды. На шпилях развивались узорчатые флаги. Кое-где из окон струился мягкий рассеянный свет. К этому обилию прибавлялся свет позолоченных фонариков. Звеня и постукивая, подвесные колокольчики издавали восхитительную мелодию ветра в предрассветной тишине. Их единственными слушателями являлась дворцовая стража.
Казалось, ничто не способно разрушить прелесть этого утра до того, как прозвучит зловещий тембр гонга и, пробуждая императорский двор ото сна, будет долго вибрировать в воздухе.
Дворец Сэйредэн – место постоянного пребывания высочайшей особы – не спал и подсвечивался изнутри тысячами светильников. Слуги и придворные с сердцем, стесненным от горести, то вбегали во дворец, то выбегали из него. Тускло светились фонари в их руках.
Монахов при дворце числилось много. Вдобавок, к ним пригласили окрестных заклинателей и отшельников из храмов, чтобы избавить императора от неизвестной хвори: весь вечер император не мог найти себе места – то вставал, то ложился, и все время тяжко вздыхал. Шесть дворцовых врачей осматривали, ощупывали его и давали лекарственные настои.
Читались заклинания защиты от злых духов и их изгнания, сжигались благовония, применялись различные техники исцеления от шиацу до рисования магических печатей из киновари.
Вокруг больного сгрудились люди и теснились в узком пространстве. За раздвижной перегородкой так же скопились люди, которым не нашлось другого места, и возносили молитвы.
К ночи сообщили, что у императора затруднено дыхание из-за отека гортани. Оно стало шумным, хриплым, пульс участился. Его бросало в холодный пот, сознание было помутнено, постель и одежда его были страшно измяты. Он побледнел, а руки приобрели синеватый оттенок. Дышал он шумно, с хрипом, все тело отекло как у утопленника и как-то обмякло. Ничего сделать не могли. Заклинатели и монахи ощущали собственное бессилие и тревожно переглядывались. Не заботясь о достоинстве, императрицы-супруги и дочери сидели возле больного с заплаканными лицами.
Пожилые дамы, всхлипывая украдкой, шептались о проклятии.
«Хоть ты не вмешивай какое-то древнее проклятие», – говорили одни.
